14.12.2008 | Культура

В Одессе играют Чехова

В Одесском русском драматическом театре состоялась премьера спектакля «Дядя Ваня» по пьесе А.П. Чехова. Художественный руководитель постановки — народный артист России Леонид Хейфец.

«ДЯДЯ ВАНЯ ВСЕХ ЮНОШЕЙ МОЛОЖЕ…», или НЕБО В АЛМАЗАХ

В записных книжках Антона Павловича Чехова свыше 110 лет тому назад появилась запись: «Чудаки казались ему прежде больными, а теперь он считает, что это нормальное состояние у человека – быть чудаком». Затем эти слова стали репликой Астрова из пьесы «Дядя Ваня»: «Прежде я всякого чудака считал больным, ненормальным, а теперь я такого мнения, что нормальное состояние человека – это быть чудаком». Ну, если уже врач такое говорит (а по своей профессии Чехов был медиком, и образ Астрова во многом напоминает его самого, его порывы, сомнения, идеалы, разочарования)…

А Одессе тема чудаков и чудачества ой как близка, не случайно мы имеем в нашем городе единственного современного украинского кинорежиссера с мировым именем Киру Муратову, для которой «чеховские мотивы» стали камертоном и лейтмотивом, чьи фильмы населены исключительно чудаками. Поэтому присутствие спектакля по Чехову «Дядя Ваня» в репертуаре Одесского русского драматического театра – совершенно естественное дело.

Центральную роль Ивана Петровича Войницкого, он же дядя Ваня (впрочем, так его называет только один персонаж пьесы, добрая и кроткая Соня), играет заслуженный артист Украины Юрий Невгамонный. Не секрет, что создатели спектаклей часто отталкиваются в своих решениях не от личности актеры, а от пьесы, берут в работу конкретное название, поручая главную роль первому актеру труппы. Так и здесь получилось: актер и старше своего героя, и типаж у него иной, дядю Ваню обычно играют обладатели классической, даже живописной внешности, примеров тому масса. Но Невгамонный, похоже, может взять любую творческую высоту. Возраст не чувствуется (а что актер при необходимости может и по сцене колесом пройтись, мы знаем по другим его работам), внешность вообще «роли не играет», коль скоро в этом дяде Ване важно другое: он бесспорный чудак. И присущая Юрию Невгамонному, вернее, его героям, некоторая эксцентрика заиграла в чеховской постановке новыми гранями.

Во времена Станиславского сомневались, каким образом оправдать вспышку эмоций Войницкого, когда он хватается за пистолет и палит в профессора Серебрякова, которого раньше обожал… От героя Невгамонного того и ожидаешь; нервная, экзальтированная речь, судорожные жесты, сменяющиеся полной неподвижностью, да и появляется он на сцене эксцентрично, неожиданно. Не выходит из дому, согласно авторской ремарке, а просыпается на сеновале, стряхивая с себя солому, спускается к домочадцам по приставной лестнице. А те, попивая чай, и не подозревали (как и зрители) о незримом присутствии дяди Вани под ворохом сена.

Все кругом усыпано соломой, что-то не ладится в имении с сенокосом, дожди портят всю картину, а, может, здесь следуют простонародному обычаю посыпать полы сухими травами… Дух чего-то до конца не отмершего, но безусловно отмирающего витает над сценой недобрым предчувствием; если героям и суждено увидеть «небо в алмазах», то уж явно не в этой жизни. В одной из хейфецевских интерпретаций «Вишневого сада» сцену посыпали бутафорской сушеной вишней из керамзита, мешки этой насушенной в лучшие времена, а теперь никому не пригодившейся вишни стояли у стен… Тревожную, ностальгическую ноту в этой постановке сложно не расслышать. Чехов всегда актуален.

Народный артист России, лауреат Государственной премии, лауреат Международной премии имени Станиславского, профессор РАТИ (бывший ГИТИС) Леонид Хейфец — художественный руководитель постановки — сказал в одном из предшествующих премьере интервью: «Я знаю, что огромное количество людей у нас оказались выброшенными на мель – без какой бы то ни было «зацепки». Им просто сказали: все, что вы делали в своей жизни, на хрен никому не надо! Все то, о чем вы думали, все то, чем вы жили, теперь никого не интересует… Таких людей очень много, и, может, они в «Дяде Ване» найдут для себя что-то близкое». Даже удивительно, до чего остро звучат эти слова сегодня, а ведь сказаны были несколько месяцев назад. И зал, достаточно избалованный шумными, бесформенными, поверхностными мюзиклами, отнюдь не зевает, не скучает, проникается каждым моментом спектакля.

Режиссер-постановщик спектакля – ученик Леонида Хейфеца, член режиссерской коллегии Одесской русской драмы Алексей Литвин перед премьерой рассказывал, что стремился придумать небанальные мизансцены, дабы поразить будущих зрителей (в 2003 году режиссерский тандем поставил на этой же сцене чеховский «Вишневый сад»). Надо признаться, в большинстве постановок Литвина педалируется тема пьянства героев, да по-другому, наверное, в русском театре и не бывает – пили, пьем и будет пить. Только пить-то по разному можно. И, наверное, Астров (Сергей Поляков) мог бы напиваться не столь карикатурно. Это устрашающее мычание песней зовется? После такого обычно падают и засыпают.

А наш земский врач, интеллигентнейший персонаж, трезвеет при виде Сони: «Извините, я без галстука». И дальше идет все уже из другой оперы. Понятное дело, всей палитрой состояний подвыпившего интеллигента (а пьет Астров запоем, раз в месяц, зато крепко) молодой актер не владеет. Вот в январе увидим заслуженного артиста Украины Геннадия Скаргу в роли Астрова, сможем оценить преимущества мхатовской школы…

Из второстепенных персонажей запоминается, прежде всего, вечный собутыльник Астрова, обедневший помещик Илья Ильич Телегин прозванный «по причине рябой наружности» Вафлей – великолепная работа Михаила Дроботова, явно недооцененного актера, который мог бы занимать в нашей труппе гораздо более видное место. Трогательное, уязвимое существо. Привычно ссутулившийся приживал, впрочем, крестный отец профессорской дочери от первого брака Сони, потомок бывших владельцев пресловутого имения – трагическая фигура. При доме, но бездомный; среди близких, но бессемейный. За гитару держится, точно за спасательный круг: это оправдание его присутствия, если надо, сыграет да споет. Конфликтов не терпит, норовит удрать со всхлипом от бурных выяснений отношений. Таких жизнь губит быстро…

Автор сценографии, главный художник театра Григорий Фаер создал очень удобную выгородку, напоминающую одновременно и комнату, и террасу: в глубине виднеются семейные фотографии в рамочках и портрет кумира семьи, профессора Серебрякова, сбоку, возле лестницы, ведущей на сеновал, висит хомут. Да-да, если в первом акте на сцене висит ружье, то в финале оно должно выстрелить, чеховская же аксиома! Только хомут «выстреливает» молча, не трогаясь с места. Для всех героев жизнь оказалась ярмом, повинностью, которую нужно отбыть, а наградой будет возможность отдохнуть и увидеть пресловутое «небо в алмазах» на том свете. Светлая, но беспросветная печаль. И никому не лучше других, никто не счастлив.

Даже Елена Андреевна. Красавица профессорша 27-ми лет от роду, сыгранная весьма способной молодой актрисой театра Татьяной Коноваловой, вызывает неоднозначное отношение. Актриса хороша, как ангел; это многое объясняет в отношении прочих персонажей к Елене Андреевне. Но «породы», присущей чеховским героиням, в ней не чувствуется. Начать следует с малого: научиться садиться на краешек стула, сдвинув колени. Забыть о повседневности с ее джинсами, диктующими совершенно иную пластику. Григорий Фаер облачает Елену Андреевну в чересчур щегольские, как для деревни, наряды, героиня красуется в сложной, даже вычурной прическе (а кто ей навертел на голове такое, горничной ведь в доме не наблюдается?). А сквозь старания пригладить речь, говорить скромно и воспитанно, проступает готовность к привычному комикованию.

Глядя на Татьяну Коновалову в роли Елены Андреевны, поневоле задумаешься: правы были старейшины отечественного театра, верившие в типажный подход. Не бывать героине субреткою, и наоборот. Не летать лягушатам за облаком. И прав был Станиславский, советовавший актеру при выходе на сцену ярко, в деталях, представить себе, откуда он приходит. Эта Елена Андреевна явно прокатилась в маршрутке и наспех сменила в гримерке джинсы на платье до полу. Особенно забавны ее старания сбежать от Астрова с его поцелуями… на приставную лестницу, словно зазывая нахала на сеновал (но это уже режиссерский изыск – сам бы попробовал целоваться на столь шатком сооружении!).

А Чехов-то хотел, чтобы в его героине увидели не просто местную светскую львицу, пожирательницу сердец, но человека «разумного, мыслящего и даже несчастного от неудовлетворения своей настоящей жизнью… Быть может, Елена Андреевна и кажется не способной ни мыслить, ни даже любить, но когда я писал «Дядю Ваню», я имел в виду совершенно другое». Но, хочется надеяться, у актрисы все еще впереди, и она проявит себя в данной роли со временем так, что театральная Одесса падет к ее прекрасным ногам.

Очень интересен в спектакле профессор Серебряков, супруг Елены Андреевны. Заслуженный артист Украины Анатолий Антонюк играет его, больного, постаревшего, с седой бородкой и подагрической поступью, не пережимая. Даже трудно узнать голос актера, непривычно тусклый, бесцветный, как это бывает у тяжелых больных. А предысторию зритель может узнать, поглядев на портрет того же профессора, сделанный в очевидно лучшие времена. Да, таким блестящим господином немудрено увлечься; но любовь у всех к нему «была ненастоящая, придуманная», иначе пережила бы его физическую красоту и силу.

Жаль Серебрякова! Все эти препирательства насчет того, продавать или нет, имение, на самом деле второстепенны. Родным и близким досадно, что долгое время посвящали свою жизнь ему, жертвуя своими интересами (а были ли они, эти интересы? Жертвовать собой бывает чертовски удобно!), нынче пришло прозрение, а с ним и желание отомстить. В случае в дядей Ваней доходит до пистолетных выстрелов. Кто виноват? В неудавшейся жизни? Уж никак не Серебряков. Время? Оно всегда одно и то же. Люди? В них меняются только фасоны одежды и лексикон. Может, человек сам отвечает за свою судьбу?

К этой истине ближе всего Соня, блистательно сыгранная Светланой Горчинской. Вот уж кто приходит в пространство века девятнадцатого через анфилады комнат помещичьего дома, думая о жизни вечной в перспективе, а о сенокосе – полностью «присутствуя в моменте». Как ни старательно нивелирует актриса свою прелестную внешность (надо же оправдать классика, вложившего в ее уста реплику-рефрен: «А я знаю, что я некрасива!»), стягивая волосы в тугую косичку и осветляя ресницы, не поддаться ее обаянию просто невозможно. Уж не знаю, почему Астров не разглядел ее. Ведь не весь же месяц он пьян, иной день выберется и трезвый…

Давно не приходилось видеть на нашей сцене натуральных актерских слез, а Соня плачет, изнемогая от любви, которой, впрочем, тот Астров, которого мы видим, вряд ли достоин. А как она хороша в сцене объяснения с Еленой Андреевной, когда ее переполняют чувства, и хочется по-детски плескаться водой из бочки! И когда в финале Соня твердит дяде Ване свое хрестоматийное: «Мы отдохнем…», публика сама едва ли не рыдает. Грустно, девицы! Но грусть эта очищает душу, и не зря зовется катарсисом.

Наш театр уже ставил «Дядю Ваню» в далеком 1954 году с Николаем Волковым-старшим в главной роли. «Дядя Ваня» с Юрием Невгамонным явно будет иметь долгую и счастливую сценическую судьбу. Советую всем, кто побывал на первых спектаклях, не останавливаться на достигнутом, возвращаться в зрительный зал спустя недели и месяцы. Шероховатости сгладятся, забрезжат новые горизонты, спектакль, как правильно ограненный алмаз, будет привлекать новыми бликами, переливами, ракурсами… И сумма этих впечатлений станет нашим зрительским «небом в алмазах».

Мария ГУДЫМА.

Інформагентство «Вікна-Одеса»