«Я ведь еще не родился…»

Так, множество раз, особенно в последние годы жизни говорил Юрий Коваленко в своих замечательных монологах, не всегда академически стройных в силу понятных друзьям причин. Это грустное и парадоксальное утверждение будущей (или прошлой?) собственной реинкарнации произносилось им с неизменным театральным пафосом оптимистично и воспринималось слушателями неоднозначно, но уважительно.

Коваленко знал цену слова.

И впрямь, что это значило? Сетование на доинкарнационную, считай, реальную судьбу? Никогда не сетовал. Надежду на то, что где-то там замаячит нереальное счастье? А возможно, потаённая, присущая всякому художнику, надежда на истинное, пусть в далеком будущем, признание.

Этим летом ему исполнилось бы 80. Как сказал бы сам Коваленко: Только? Уже? Всего?

Огромное число произведений Юрия Коваленко при жизни разлетелось по коллекционерам и любителям как в нашем отечестве, так и за рубежом. А сколько произведений щедро дарены друзьям, подругам, собутыльникам-фигурантам сюжетов его живописных и графических работ, многие из которых представления не имели о высоких сферах искусства.

Предлагаемый вниманию зрителей корпус произведений мастера, собранных усилиями сотрудников Музея современного искусства из частных собраний Одессы и Киева, далеко не исчерпывает его опытов в живописи, графике и скульптуре. А ведь он был еще и педагогом в Одесском художественном училище, художником театра, кукольником. Впрочем, список его увлечений можно продолжить.

Важно одно – ретроспектива произведений Юрия Коваленко, собранная спустя 7 лет со времени его очередной «реинкарнации», вновь погружает нас в своеобразный и неповторимый мир созданных им образов.

Первая персональная выставка работ художника состоялась в 1977 году в фойе кинотеатра «Родина». Ему 47 лет. Как видим, несколько запоздалый для художника дебют. Этому предшествовали детские голодные годы в оккупированных фашистами Прилуках, учеба в Одесском театральном училище, а затем – Питер, где он учился в Государственном институте театра, музыки и кинематографии (окончил в 1969 году). Вернувшись в Одессу – преподавал живопись.

В дальнейшем, следовало множество выставок, пользовавшихся вниманием публики и прессы.

Однако.

Нельзя не видеть некоего глухого противостояния Коваленко официальной художественной среде. Он в неё, эту среду, целых 10 лет, вплоть до принятия его в Союз художников в 1989 году, отчетливо не «вписывался». Внешне всё выглядело более чем пристойно. Как писал художник Л. Дульфан в 1988 году: «На очередную юбилейную выставку Коваленко когда-то предложили написать «Праздник первой борозды», а он пишет груши – большие, больше дома… Ему предложили написать «Утро в колхозе», а он написал – «Рыбий дождь» (собрание Е. Голубовского. - В.А.) и дело не только в том, что после принятия в союз художников появились мастерская и заказы.

Противостояние делало его отчаянно одиноким, но не озлобленным.

Впрочем, кто из настоящих художников не одинок?

Не «вписывался» Коваленко и в современные ему авангардные одесские тусовки, хотя его эстетика имела немало соприкосновений с постмодернистской иронией и пересмешничеством. Это видно по многочисленным «введениям» собственных автопортретов в канву коваленковских живописных и графических работ.

Были у Коваленко, на мой взгляд, и особо счастливые дни. Связано это было с его успешной работой в Германии (в 1990-1991 годах), когда он посетил Дюссельдорф, Эссен, Кёльн и Мюнхен. Эта поездка обогатила его предметным знанием процессов, происходящих в современном европейском искусстве. Отголоском этих событий был не только успех, в том числе коммерческий, но и ряд стихотворений.

Художник глубоко знающий, чувствующий и умеющий передать национальные, глубинные народные черты, он избегал внешнего, этнографического их содержания.

Сколько было таких, формальных, бездушных по своей сути, подходов к национальной теме?

Сколько еще будет?

Коваленко умел наполнить эти темы личным, эмоциональным видением, в основе которого, безусловно, был интуитивно-экспрессионистический метод. Он и в метафоричности образов, и в преднамеренной стилизации, и в гиперболизации, и в решении пространства и, главное, в колористических построениях, оставался верен себе.

Здесь остановимся.

Под разными углами дешифровки творчества Юрия Коваленко писали о нем искусствоведы и критики. Многое из написанного ими утонуло бы в периодике тех лет, не появись в его судьбе писатель и друг Олег Губарь. Он то и издал в 2000-м году, совместно с Ю. Коваленко, книгу «Человек с улицы Тираспольской», ставшую ныне библиографической редкостью. Жанр ее определить сложно, хотя автор, предворяя издание записал, что это: «НЕлитературный дневник, пунктирно фиксирующий хронику общения Юрия Коваленко и Олега Губаря на фоне НЕхудожественного пространства обитания от города Одессы до города Прилуки и далее – по всем направлениям». Кто читал – поймет, что Юрию Коваленко с биографом повезло. Внутренняя суть художника приобрела, наряду с документированной точностью в передаче «среды обитания» Коваленко, некую мифологизированность. Эти и была основа, соединяющая Юрия Коваленко-человека и Юрия Коваленко-художника. Не преминул автор снабдить книгу подборкой републикаций статей ведущих искусствоведов и художников. Тем не менее, внимательный исследователь не увидит в них многого: нет дат написания работ, отсутствует их провенанс и т.д. Остается надежда, что в будущем появится научное исследование творчества и биографии Ю. Коваленко.

Спустя год после его ухода, в издательстве «Автограф» был выпущен «Последний альбом» Ю. Коваленко. В нем - часть поэтического наследия художника и его графика.

P.S.

Множество лет мой путь из дома к месту службы проходит мимо художественного училища. Вот нырнул в дверь училища мальчик с планшетом. «Юра! Ты забыл кисти», - крикнула ему мама.

Я вздрагиваю.

Виталий Абрамов.
(Стаья к открытию в МСИО 9 апреля 2011 года выставки произведений Юрия Коваленко «Избранное»)