«Не слышно шума городского»…
«Шума городского очень даже слышно!» — сказали бы прежде в Одессе. Можно ностальгировать по времени, когда слышен был шелест листвы, а на Фонтане, в Аркадии можно было слышать море — то ласковый всплеск волны, то грозный рев штормового наката…
Децибелы ночных клубов побеждают саму стихию. Причем не только морскую. На Привозе уже редко услышишь голоса продавцов, зазывающих к своему товару. Стоят безмолвно — покупатель и так подойдет. Зато разносчики чая, кофе в одноразовых стаканчиках, протискиваясь между рядами прилавков, дают о себе знать громкими выкриками. И в тесноте Привоза постоянно звучит зычное: «Ноги! Ноги!» — это продираются со своими тележками развозчики ящиков с овощами, фруктами, окорочками, с устрашающими тушами. Вжимаешься в какой-нибудь контейнер — ведь предупредили: «Ноги! Ноги!». А над всем этим несется голос из радиоузла: «...зайдите в администрацию рынка!».
Привоз, улицы, трамваи, маршрутки накрыла волна бесконечных звонков мобильных телефонов, громких, часто на всю улицу, деловых разговоров, выяснения отношений, договоренностей о встречах. Свиданья еще все-таки назначаются не так громко. Речь интернациональна — русская, украинская, молдавская, армянская, дальневосточная и ближневосточная... В эту «мобилизированную» пеструю речь врываются другие звуки. «Шансон» из пролетающих машин, из магазинчиков, торгующих всякой всячиной.
Когда-то в Одессе в ставшие уже легендарными времена было мало машин, много трамваев, и звуки автомобильных клаксонов перекликались с трелями велосипедных и трамвайных звонков. Со временем издавать «для форса» лишние звонки становилось себе дороже — гаишники и оштрафовать могли за нарушение тишины. Теперь же любая пробка на улице вызывает всплеск нетерпения, раздражения, возмущения, ярости, — все это сливается в апокалиптический вой гудков, звонков, сирен...
В ночной тишине каждый звук приобретает особую значительность. Вот мчится эвакуатор со своей добычей — и с таким сладострастием разрывает ночную тишину, что невольно вспоминается ужасная картина недавнего прошлого — собачья будка и улюлюкающие гицеля, тоже гонявшиеся, в первую очередь, за отставшими от хозяина, потерявшимися домашними собаками. Ни разу не видела, чтобы эвакуатор выхватил машину где-нибудь у Привоза, где всегда пробки.
Еще характерные ночные звуки — ползут, тяжело урча, оранжевые монстры — чистильщики «альтфатеров». А то, как в «Амаркорде» Феллини, несется бесшабашный мотоциклист.
И, наконец, это звуковое безобразие сменяется волшебством недолгой тишины, в которой раздается легкое цоканье — лошадь со всадницей проплыла мимо ворот.
И тишина...
Валентина ГОЛУБОВСКАЯ.
