Человек с бульвара Капуцинов

ЛЮБОВЬ К ФИЛАНТРОПИИ И КОРОЛЕВАМ

Едва ли кто более известен в ретроспективной Одессе из числа общественных деятелей и благотворителей, нежели Григорий Маразли. И, несомненно, заслуженно. Публикация подробного реестра его благодеяний заняла бы не одну полосу. К примеру, Маразли пожертвовал 47 тысяч на здания богадельни у Чумной горы, 30 тысяч — на ночлежный приют близ старого христианского кладбища, 30 тысяч — на сооружение Городской библиотеки и музея общества истории и древностей, подарил городу дворец под музей изящных искусств на Софиевской улице, завещал 100 тысяч на благотворительные цели и так далее и тому подобное. В годы его служения городским головой заложен Александровский парк, построены Городской театр, «крытые рынки», Куяльницкое лиманно-лечебное заведение, приют для подкидышей, отделение психиатрической больницы, пущены «конка» и «паровой трамвай», сооружены памятник Пушкину и Александровская колонна и пр.

Все это внушает огромное уважение к личности «гражданина Одессы». С другой стороны, мы с немалым трудом представляем Маразли как личность, как противоречивого человека, едва понимаем мотивацию тех или иных поступков этого «эталонного филантропа», мало что знаем о его частной жизни. Воссоздавая живой облик нашего героя, вероятно, следует начинать с того, что он представитель «генерации детей» того торгового сословия, которое, собственно говоря, сделало Одессу Южной Пальмирой, ведущим европейским хлебным экспортером. И «дети» эти жили иначе, чем «отцы», ориентируясь в своих устремлениях не столько на Салоники, Пирей, Смирну, Триест, сколько на европейские столицы. Григорий Иванович Маразли оставил сыну состояние в 10-12 миллионов золотых рублей, в том числе — в недвижимости. Маразли-сын, судя по всему, был лишен коммерческой жилки. Воспитание получил в самых престижных учебных заведениях Юга — пансионе Кнерри и Ришельевском лицее. Нельзя сказать, что он был уж совсем безрассудным мотом, но отцовские денежки в молодости тратил без счета и с немалым удовольствием.

В самом начале 1850-х он приехал в Париж и здесь, безусловно, мог почувствовать разницу в уровне демократизации двух Парижей — «большого» и «маленького». В своем отечестве Маразли до конца жизни оставался нуворишем, купеческим сыном. Через это невозможно было перепрыгнуть. Покупка титула, как тогда практиковалось, все равно ничего не меняла в принципе. Молодой человек желал быть почитаемым и любимым в своем естественном, так сказать, амплуа. Не за сомнительную генеалогию, а за истинное благородство. «Честь паче почести» — значится в его гербе. Вот откуда истоки его беспримерной щедрости, подлинно царской, или королевской — как хотите. Раздавать — так миллион, любить — так королеву! Этой формуле он следовал неукоснительно.

Самый первый парижский его роман был и впрямь королевским. А звали королеву Евгенией. Евгений-Марией де Монтихо, если быть точным. Будущая французская императрица — представительница древнего рода Порто-Карреро, происходящего из Венеции и перебравшегося в Испанию еще в XIV столетии. Отец Евгении, испанский граф Мануэль-Фернан де Монтихо, обеспечил дочери блестящее воспитание во Франции и Британии. Ослепительная экстравагантная южанка несколько лет колесила с матерью по Европе в поисках новых впечатлений и приключений. Мало того, склонная к мистификациям и романтическим авантюрам, она скрывала свое подлинное имя, представляясь графиней Теба. Как далеко зашли ее отношения с юным Маразли, мы, конечно, выяснять не беремся. «Маразли был холост и, разумеется, порядочный «fair la cour-ник» (т.е. сердцеед — О.Г.), — писал по поводу этого сюжета художник С.Я. Кишиневский. — В свое время, когда я был еще воспитанником Парижской академии художеств, я писал картину во дворе музея Клюни. Ко мне подошел один француз… Разговорились… Узнав, что я из Одессы, он как-то удивился: «А! Вы из Одессы? У вас Маразли! Да! Мы его знаем! Как же! Знаем, знаем! Он в свое время ухаживал за нашей императрицей и подносил ей букеты». Вот каков был наш Григорий Григорьевич в дни своей юности»…

В 1858-1863 годах Маразли почти безвыездно жил в Париже, в любимом отеле на бульваре Капуцинов. Кто приобрел от его щедрот из знаменитых кокоток, доподлинно неизвестно. Зато до нас дошли отчетливые отголоски романа с другой королевой — непревзойденной королевой сцены Сарой Бернар. Есть даже основания говорить о том, что великая актриса, возможно, вообще не состоялась бы, не будь рядом Маразли. Обстоятельства вполне могли сложиться так, что день 11 августа 1862 года, когда Бернар дебютировала на подмостках Комеди Франсез в роли Ифигении, так и остался бы ничем не примечательным будничным днем. Если бы не Маразли. Даже в биографии актрисы, изданной во Франции в 1880-х, т.е. при жизни всех свидетелей событий, прямо говорится, что богатый одесский грек Маразли бывал у нее и оказывал ей свое покровительство. Нечего и говорить об одесских ее гастролях — в 1881 и 1892 годах, состоявшихся с подачи городского головы.

Можно видеть, между прочим, что Григория Григорьевича прельщали не просто королевы, но женщины во всех отношениях одаренные, яркие, неоднозначные: вспомним, что та же Сара Бернар буквально повторила маршрут королевы Евгении, вояжируя по всей Европе под вымышленным именем.

Вернувшись в Одессу, Маразли, очевидно, помышлял уже о женитьбе. Известный одесский деятель Э.С. Андреевский свидетельствует: «Вкатился Маразли. Ну, с этим княгиня (Е.К. Воронцова — О.Г.) обошлась совсем иначе, чуть не обняла его, и приветствиям не было конца… Не знаю, почему, но мне сдается, что Маразли наконец решил оставить холостую жизнь». И — следующая запись в дневнике, от 16 января 1867 года: «Я упомянул под 15-м числом о Маразли. Мои соображения о нем следующие. Маразли поступил опять на службу и втерся в штат Павла Евстафьевича (генерал-губернатора Коцебу — О.Г.). Меньшая дочь Павла Евстафьевича начала выезжать: мне кажется, грек бьет на нее, потому что вдали ему видится графство». Не стану комментировать этот пассаж, но замечу, что желчный Андреевский был, тем не менее, человеком весьма наблюдательным и точным в мелочах.

В те годы в Одессе было три признанных красавицы, так сказать, светские львицы, — Папудова, Зарифи и Бродская. О каждой нужен бы разговор особый. Наиболее увенчана лаврами Ариадна Евстратьевна Папудова, урожденная Севастопуло, супруга небезызвестного Константина Папудова, так же, как и Маразли-старший, одного из ведущих хлебных экспортеров. Экзотическая красавица-гречанка в свое время пленила юного барона Ротшильда, каковой в припадке любовного расточительства подарил ей особняк в Париже…

Вы спросите, за кем же из перечисленных красавиц приударял Григорий Григорьевич? Ну, разумеется, за всеми тремя. Вообще об увлечениях Маразли, продолжительных и мимолетных, ходил следующий анекдот. То ли Коцебу, то ли Строганов однажды якобы заметил: «Простите, дорогой мой, я что-то не вижу вашего прекрасного перстня с бриллиантом». «Не волнуйтесь, — отреагировал Маразли, — просто я ношу его теперь на пальчике одной изящной шансоньетки». Самое невероятное заключается в том, что история, в конечном итоге повлекшая-таки женитьбу нашего сердцееда, получилась на редкость громкой и скандальной.

Дело в том, что довольно продолжительное время Маразли был, скажем так, своим человеком в доме председателя Одесского коммерческого суда П.И. Кича, что называется — «другом семьи». Павел Николаевич Кич происходил из дворян-землевладельцев Ананьевского уезда и был моложе Маразли лет на 16-17. Карьеру он до известного момента делал неторопливо, шаг за шагом. Закончил юридический факультет университета, служил мировым судьей в деревне, затем — по пятому участку Одессы, на Молдаванке. В 1870-х познакомился с Маразли и, похоже, с этих пор находился под его покровительством. С 1881-го Кич председательствует в Одесском съезде мировых судей, с 1884-го — член наблюдательного совета Земского банка Херсонской губернии и председатель коммерческого суда. Точная дата и обстоятельства знакомства Григория Григорьевича с супругой Кича, Марией Фердинандовной, урожденной Наркевич, нам не известна. Можно только догадываться, что улучшение социального статуса Павла Николаевича как-то коррелирует с эволюцией отношений Маразли и Наркевич.

Мы знаем наверное, что М.Ф. Кич сыграла главную роль в любительском спектакле на знаменитой «даче Маразли», которая располагалась на нынешнем Французском бульваре. «Участие М.Ф. Кич в любительском спектакле в доме Маразли, — пишет Александр Дерибас, — заставило говорить, что Маразли кичится!». К этому времени связь городского головы с супругой председателя коммерческого суда была уже очевидной для всех. «Маразли был богат и славен, — пишет современник о постаревшем Дон-Жуане, — но он был холост, а всякого холостяка тянет в семейный уголок… Так оно и было с Григорием Григорьевичем, который часто хаживал в дом председателя коммерческого суда Кича. Супруга Кича была молодая и привлекательная женщина. Злые языки не дремали, и в городе стали ходить разные слухи»…

Было бы странно, если бы «народ безмолвствовал»: Маразли возил обоих Кичей в своей свите в Париж, где они останавливались все в том же «Гранд-отеле» на бульваре Капуцинов. Это никак не могло остаться незамеченным, причем не только горожанами, но и самим «обманутым супругом». Если хотите знать мое мнение, полагаю, что причина, по которой Григорий Григорьевич отказался от должности городского головы, вовсе не в конфликте с градоначальником. У Маразли и прежде случались «разборки» с правительственными чиновниками, скажем, с генерал-губернатором Х.Х. Роопом. Между прочим, тогда правота была как раз на стороне Христофора Христофоровича. Посетив Городскую больницу, он в сердцах накричал на представителей городского самоуправления: «Сады устраивать умеете, а чистое белье для больных доставлять не умеете!». И то верно: Маразли много упрекали во внешнем украшательстве города…

Настоящая причина, конечно, в помянутом скандале. Развод был делом непростым, сплетни обретали очертания реальных и крайне непристойных подробностей. «Скандал (в связи со всей историей) был невероятный, — пишет современник, — «Одесский Листок», который всегда был в оппозиции к Маразли, ничего не говорил о «новобрачных», но зато много писал об «одиноком Киче», вызывая к нему сочувствие». Так или иначе, а после венчания «молодых» Кич не прожил и полутора лет. В борьбе с общественным мнением суфражистка Наркевич становится заместителем председателя (товарищем) Одесского отделения Российского общества защиты женщин. Вдвоем с Маразли они остаются руководителями Общества содействия физическому воспитанию детей и защиты детей от жестокого обращения и вредной их эксплуатации.

Григорий Григорьевич пережил многих из дам своего сердца, причем наибольшей потерей для него была, вероятно, кончина Ариадны Папудовой, унесшей с собой целую эпоху, самое стилистику общественного быта старой Одессы. Маразли ушел из жизни 3 мая 1907 года, весело хлопнув при этом дверью. Лакей принес ему в кабинет икру, а «Г.Г. нагнулся к тарелке и стал как бы ее рассматривать». Зная привычку своего патрона всегда внимательно изучать блюда перед едой, лакей некоторое время не обращал внимания на то обстоятельство, что Маразли сидит в неестественной позе. А потом обнаружил, что тот уже не дышит…

Из всего фантастического состояния Мария Фердинандовна унаследовала только пенсион — 18 тысяч рублей в год. Это было выше жалования министра, т.е. вполне достаточно для безбедного существования. Однако сам факт — тоже живое свидетельство, изрядно характеризующее личность Григория Григорьевича. Лишившись этого «вэлфера» с приходом революции, вдова Маразли, как говорят, готовила пирожки и сама же торговала ими вразнос.

А дальше — речение о приходящей и проходящей «глориа мунди», то бишь славе мирской…

Олег ГУБАРЬ.