|
 На главную страницу сайта |
Александр Ройтбурд входит в пятерку самых дорогих современных украинских художников. Известен он стал в конце 80-х — начале 90-х. Несколько лет жил в Америке, был куратором галереи Марата Гельмана в Киеве. А затем на десять лет уехал из столицы в город, где родился, — в Одессу. Пять лет назад вернулся в Киев, потому что, по его словам, "в Украине художник может существовать только в столице". Об этом и не только — в интервью Александра Ройтбурда газете "Дело".
— Александр, сегодняшние политики подкидывают Вам идеи для творчества? Ведь даже те, кто далек от искусства, запомнили Ваше "Осеннее танго", где Ющенко и Тимошенко кружились в вихре вальса...
— "Осеннее танго" — это была рефлексия по поводу событий, которые тогда происходили. Я как нормальный человек был очень рад победе каких-то проевропейских сил, хотя понимал, что есть противоречия. В политике, экономике эти силы были проевропейскими. А вот культурная политика, те ценности, приверженцем которых является наш Президент, меня настораживают. Культурные модели, которые начала внедрять победившая "оранжевая" революция, отдавали махровым анахронизмом.
— В прошлом году государство выделило 50 миллионов гривен на создание "Мистецького Арсеналу". Пришли новые чиновники, решили, что проект никуда не годится. В этом году на разработку новой концепции выделили уже 75 миллионов. А Вашим мнением, мнением Ваших коллег-художников кто-нибудь интересовался?
— Нет, конечно. Кто меня будет спрашивать? По-моему, идея "Мистецького Арсеналу" странная. Из чего его собирать, что там выставлять? Не проще ли эти деньги дать тем же нашим музеям, чтобы они что-то покупали, ведь, насколько я знаю, музейные коллекции в стране не пополняются уже лет двадцать.
— На одном из собраний кинематографистов довелось услышать: "С нами ведут войну. Культуру сознательно уничтожают!". Вы с этим согласны?
— Нет. Это паранойя. Культуру никто специально не "гнобит". Она никому не нужна. Ну, посмотрите на степень "обезображенности интеллектом" лиц наших депутатов, членов правительства. Зачем им культура?
— Вам часто приходится сталкиваться с такими людьми?
— Я работаю у себя дома — в мастерской. Мои работы покупают. Я особых усилий к этому не прилагаю. Роскошного образа жизни не веду. Хорошо живу. Сижу на берегу реки, жду, когда принесут труп моего врага…
— Я о том, насколько "обезображены интеллектом" лица Ваших покупателей.
— Покупатели изменились. Очень много людей, раньше достаточно далеких от искусства, теперь следят за аукционами. Появились люди, которые смотрят на искусство, в том числе и на современное, как на инвестиции. Подобная тенденция была еще в годы перестройки. Но постепенно сошла на нет в связи с крахом художественного рынка, который совпал с ослаблением мирового интереса к искусству Советского Союза.
А сейчас снова есть рост интереса к искусству — уже безо всякого бума на "русское", чисто по экономическим причинам. Это действительно очень выгодные инвестиции. Самый свежий пример: когда-то человек купил за 250 долларов картину Уорхолла, а сейчас выставляет ее на аукционе в 60 тысяч раз дороже. Ни одна недвижимость не способна так дорожать.
— Но ведь и риски большие?
— Конечно. Уорхолл вырос в 60 тысяч раз. Но одновременно с ним рисовал какой-то там Джонсон — он вообще не вырос. У людей, которые этим занимаются, должна быть интеллектуальная составляющая — это раз. А во-вторых, нужно, чтобы понятно работала культурная машина, которая сегодня в Украине вообще не функционирует — никак.
— То есть, покупатели ориентируются на свой вкус?
— Либо на свой вкус, либо на кем-то сконструированные мифы. Одни пацаны считают, что вот Вася художник хороший. А другие пацаны говорят: "Нет, Коля гораздо круче". Нет ни внятной госполитики, ни политики экспертного сообщества…
— В России так же?
— Я недавно вернулся из Москвы, с биеннале. Туда приехали люди из Америки — искали антипутинское искусство. Не нашли… Художники, галеристы очень осторожны. Все цензурировано. Шоком для американцев стало посещение экспозиции современного искусства в Третьяковской галерее. Вот там они и нашли самое радикальное и самое антирежимное искусство. Это все было собрано, закуплено, описано, систематизировано, мумифицировано. Нам такое не светит. Мы теряем последние шансы хоть что-то собрать.
— Почему так категорично?
— Весь XX век тому пример. Был "вымыт" весь украинский авангард. Осталось в Украине три картинки Ермилова, две — Богомазова и полторы — Петрицкого. Всё, нет украинского авангарда! Потом начался соцреализм. Здесь тоже нет музейных собраний. Следующий этап — 60-е годы, когда в стране возникло неофициальное искусство — его опять нет. В 90-е годы, когда форточка открылась, за три копейки все было куплено и вывезено совершенно случайными людьми. Есть еще шанс увидеть, что здесь происходило в конце 80-х и в 90-е годы. Но через два-три года и этого шанса уже не будет. Я смотрю, что было у меня в мастерской три года назад и что осталось сегодня: все расходится по каким-то частным коллекциям.
Уорхолл стал Уорхоллом, потому что был государственный, по некоторым сведениям чуть ли не ЦРУшный проект превращения американской культуры в доминирующую в мире. У американцев был комплекс прагматичной нации без своей культуры. Они вложили государственные деньги в то, чтобы центр всего актуального искусства переместился в США.
Аналогичная история произошла в 80-е годы с итальянским трансавангардом, когда у Италии был имидж страны-музея, не имеющей своей модной культуры. Государство изменило этот имидж с помощью тогдашних молодых художников. А у нас происходит дальнейшее углубленное изучение трипольской культуры. Это замечательно. Можно еще найти несколько горшков. Почти не побитых. Хотя вряд ли…
— Существует планка, ниже которой Вы не продаете свои картины?
— У меня есть какое-то представление о том, сколько должна стоить моя работа. Я считаю, что цена достаточно вменяемая.
— Вменяемая — это сколько?
— В районе 10 тысяч долларов. От 7-8 тысяч до 15-ти — зависит от размера, от качества…
— А скидки кому делаете?
— Есть покупатели, которым делаются большие скидки. Речь идет о больших объемах
и некой регулярности покупок. Это очень узкий круг, прежде всего, люди, собирающие большие коллекции.
— Почему Вы стали модным художником?
— Время такое было, конец 80-х… В обществе появилось много нового, и все было востребовано. А сегодня с каким-то таким продуктом я бы, наверное, и не пробился.
— Почему сейчас Вы нарисовали серию "Мой ангел"?
— Я собираю кич, у меня есть коллекция народного искусства, примитива, висит у меня на стенке. Я всегда завидовал ясному сознанию тех людей, которые рисовали этих ангелочков, лебедей, пальмы, кипарисы. Я всегда завидовал какой-то чистоте их желания делать красоту. И тут захотелось себе это разрешить, и я разрешил. Имею право. Я давно хотел быть простым.
— Вы долго создаете одну работу?
— Лет пять назад я не делал одну картину больше одного дня. Сейчас работаю дольше.
— Кого не подпустите близко к своему кругу?
— Очень не люблю быков. Агрессивных, ограниченных, прагматичных, недобрых, тупых не люблю. И, наверное, никогда не полюблю.
— А о чем мечтаете?
— У меня есть мечта — пенсия. Я ведь официально нигде не работаю. Думаю, что моя пенсия — это мои картины.
— Есть такая уверенность?
— Есть такая надежда. Уверенности у художника вообще никогда быть не может. А надежда есть…
