|
 На главную страницу сайта |
В новостях телевизионного канала "Культура" я увидел сюжет о презентации книги парижанина, профессора славистики Ренэ Герра "Они унесли с собой Россию". Найти его телефон в Одессе оказалось нетрудно. Моя дочь, будучи в командировке в Париже, встретилась с Ренэ Герра в парижском кафе, позвонила мне и передала телефон Ренэ Юлиановичу. В Одессе он никогда не был, но знаком с одесситами и надеется посетить наш город в связи со своими разысканиями...
Рассказ о Ренэ Герра я начну с его родного города — Ниццы, которую во второй половине XIX века облюбовала русская императорская семья, а после 1917 года — русские эмигранты.
"Ницца — самый русский город за пределами России", — утверждает Р. Герра. Еще до присоединения к Франции в 1860 году Ницца, входившая в Королевство Сардиния, была излюбленным местом отдыха русской знати. Сюда часто приезжала императрица Александра Федоровна (жена Николая I). Поэтому Ниццу называли "зимней столицей" российского царствующего дома.
В 1857 году Россия и Королевство Сардиния заключили соглашение об открытии в соседствующем с Ниццей городке Вильфранш-сюр-Мер, в здании бывшей тюрьмы, угольно-го склада для российских кораблей. Царское правительство профинансировало строительство дороги от Ниццы до Вильфранша, которую открыла Александра Федоровна. База российской эскадры просуществовала 20 лет. В 1997 году академик Д.С. Лихачев открыл в Вильфранше бронзовый бюст императрицы. А в городском саду, что выходит на авеню императрицы Александры Федоровны, стоят две статуи братьев Орловых, которые были здесь в конце XVIII века, и бюст адмирала Ушакова.
В Ницце была построена русская библиотека, выходили русскоязычные газеты ("Русско-французский вестник" и "Голос Ривьеры"); отсюда ходил прямой поезд до Петербурга.
В 1865 г. в Ницце, на вилле Бермон, скончался наследник престола Николай, сын Александра II.
В Ницце бывали Гоголь и Салтыков-Щедрин (останавливались в гостинице "Оазис", которая тогда называлась "Русский пансион"). Герцен завещал похоронить его в Ницце, и сегодня на городском кладбище — бронзовый памятник издателю "Колокола".
Купив в северной части Ниццы заброшенный парк Вальроз в десяток гектаров, русский промышленник Павел фон Дервис построил дворец. В шато Вальроз был открытый театр на 400 мест, для которого Дервис держал собственный симфонический оркестр и хор. Именно здесь 5 января 1879 года прошла премьера оперы Глинки "Жизнь за царя". В 1881-м мецената сразила трагическая смерть дочери, и поместье стало приходить в упадок.
Сегодня в шато Вальроз — административный корпус университета Ниццы, где Ренэ Герра заведует кафедрой славистики. Крестьянская изба, которую Дервис перевез сюда по бревнышку из своего одесского имения, превращена в кафетерий, а бронзовая скульптура коня работы Паоло Трубецкого выкрашена в желтый и зеленый цвета.
В Ницце и других городах юга Франции подолгу жили Бунин, Рахманинов, Мережковский и Гиппиус, Берберова и Ходасевич, Георгий Иванов, Марк Алданов.
В 1911 году русская колония в Ницце насчитывала более 3 тысяч человек.
Здесь есть "русское" кладбище (земля принадлежит русской общине и не может быть отчуждена, в отличие от Сен-Женевьев де Буа под Парижем, которое есть просто "муниципальное", и сейчас этому некрополю угрожает "растворение" среди множества французских могил). В Ницце на "русском" кладбище покоится прах генерала Юденича, который вел белую гвардию на революционный Петроград. Здесь лежат Николай Пущин и Александр Раевский, художник Филипп Малявин, критик Георгий Адамович.
Но вернемся к нашему герою. Кто же такой Ренэ Гера, и чем он интересен?
Он родился в Ницце в 1946 году. Через 10 лет семья переехала в курортный город Канны, где мать Ренэ получила место директора гимназии.
Как-то раз к ней обратилась пожилая скромно одетая дама с просьбой дать ее внучке дополнительные уроки по математике. Взамен она предложила обучить кого-либо из семейства Герра русскому языку. Так двое мальчиков Герра, Ален и Ренэ, стали ходить на уроки русского. Но старший, Ален, вскоре от этих уроков отказался, ведь в школе изучали латынь, английский и немецкий языки, а Ренэ продолжил учебу (по дореволюционному букварю).
Дама оказалась талантливым педагогом и незаурядной личностью. Ее звали Валентина Павловна Рассудовская, ранее она была киевлянкой. Через год второй учительницей стала бывшая харьковчанка Екатерина Леонидовна Таубер, поэтесса, о стихах которой писали Ходасевич, Бунин, Адамович (много лет спустя Р. Герра издал два ее сборника). Уроки проходили у Екатерины Леонидовны на дому, где часто собирались русские эмигранты, а их в ту пору только в Каннах проживало несколько тысяч человек.
Перед Ренэ Герра открылся мир дореволюционной России. Многие из эмигрантов бедствовали, но достоинства не теряли. Для Ренэ они являлись представителями великой страны, с которыми случилась катастрофа.
Русские "старики" (а им было только под 60) собирались у кого-нибудь на квартире и вспоминали прошлое — дореволюционную жизнь, гражданскую войну. На полках лежали русские издания — "Современные записки", "Возрождение", "Русские записки". Воздух был пропитан русской культурой. Ренэ рос в ее атмосфере, а Екатерина Леонидовна стала его духовным учителем.
Каждый год в Каннах устраивали праздник русской культуры, и Ренэ принимал в нем участие. Его коронным номером была роль Лжедмитрия в сцене встречи с Мариной Мнишек у фонтана из "Бориса Годунова".
Сегодня на вопрос, чем привлекли его русские эмигранты, Ренэ Герра отвечает: "Это были обаятельные, интеллигентные, трогательные люди. После великого крушения они жили вне времени и надеялись вернуться. Ну а я был просто любознательным ребенком". Честный французский мальчик с душой, открытой ко всему доброму, был оскорблен несправедливостью, совершенной по отношению к этим русским. "Я не мог понять, почему эти милые люди оказались не нужны России".
После окончания гимназии Ренэ оказался в Париже. Сначала он поступил в Институт восточных языков, но затем перешел на факультет славистики университета в Сорбонне. Здесь его интерес к России обрел четкие очертания — Р. Герра стал профессионально заниматься Серебряным веком русской литературы. Бывают люди, которые не только влюблены в какую-то эпоху, но целиком посвящают ей свою жизнь. Такими были Генрих Шлиман, нашедший Трою, Бернар Беренсон — знаток итальянского Возрождения. К этой категории людей принадлежал Ренэ Герра.
Еще студентом, в 1966 году, Ренэ впервые приехал в СССР. "Шести недель в Москве и Петербурге хватило, чтобы удостовериться в истинности всего, что мне говорили в Париже", — рассказывает Р. Герра.
По окончании университета в 1967 году Ренэ решил написать магистерскую диссертацию, посвященную "последнему русскому классику" Борису Зайцеву, и написал ему об этом письмо. "Это Зайцеву, видимо, польстило, и он любезно ответил мне. Ему было уже 85 лет, и он обрадовался, что впервые за сорок с лишним лет жизни на чужбине (с 1922 года) к нему проявил интерес француз-филолог".
На Западе на русских эмигрантов и их культуру смотрели, как на нечто реликтовое. Ее игнорировали, третировали. Тогдашняя профессура (за некоторым исключением) была настроена весьма просоветски. Ренэ оказался единственным студентом-славистом, который не только не чуждался "старых русских", но и тянулся к ним. В Сорбонне такое было не принято: писать следовало про великих усопших, а не про малоизвестного еще живого эмигранта. Кое-кто из профессоров даже считал, что Зайцев — вымышленный писатель. Ренэ настоял на своем, и тема была утверждена.
Диссертацию Ренэ написал. В ней он отстаивал тезис о том, что Серебряный век русской литературы не завершился в 1917 году, а был продолжен в творчестве русских эмигрантов во Франции вплоть до начала второй мировой войны.
Он оспаривал тезис советского литературоведения, согласно которому русский писатель или художник, оказавшись за рубежом, неизбежно становится жертвой творческого бесплодия. (Хотя, к примеру, "Темные аллеи" Бунина, "Солнце мертвых" Шмелева, "Дом в Пасси" Зайцева были созданы во Франции.)
Дружба с Б.К. Зайцевым привела к тому, что последние четыре года жизни писателя Ренэ был его литературным секретарем.
В 1968 году Борису Зайцеву пришло предложение из Москвы — напечататься на Родине.
Р. Герра ему отсоветовал: "Потому что обязательно найдется автор предисловия, который обязательно оболжет вас. Вы испортите свой образ". И был прав: когда вышел сборник А. Ремизова, то в предисловии к нему ленинградский профессор Юрий Андреев сообщал, что, оказавшись в эмиграции, Ремизов был-де творчески бесплоден, что для выходящего сборника с трудом удалось отобрать небольшое число стоящих произведений, что из 40 книг писателя почти ничто не представляет ценности… И т. д.
"Оказавшись за рубежом, русские писатели не стали писать хуже, — утверждает Р. Герра. — В Советской России они не смогли бы создать ничего подобного.
Любая эмиграция — трагедия, но для них она оказалась удачей. Своим творческим наследием они доказали свою правоту, правильность своего выбора…
Теперь мы видим их реванш, правда, посмертный… Культура — это то, что останется!" (Р. Герра, май 1999 г., Петербург).
Известных русских писателей-эмигрантов не допускали к французской аудитории. Ренэ Герра написал об этом, и его начали шельмовать в прессе. У Герра возникли трудности: во французских университетах было сильно влияние левых идей, и слависты избегали эмигрантов, не желая раздражать Москву. С кафедр читали лекции о Горьком, Фадееве, Демьяне Бедном. В результате Ренэ Герра был вынужден вести двойную жизнь, как советский диссидент. Его совершенное владение русским языком даже породило слухи: "Ренэ Герра — это Роман Герасимов, агент КГБ".
Еще в юности Р. Герра начал собирать открытки с видами России. В Париже стал выискивать и покупать периодику, книги, изданные на русском языке в Праге, Белграде, Харбине, Париже. Они выходили крошечными тиражами и сейчас являются библиографической редкостью.
Коллекция — дело жизни Р. Герра, а не забава богатого человека. Многое он покупал на аукционах, выменивал. Есть вещи, которые ему дарили, т. к. он дружил со многими художниками — с Анненковым, Андреенко, Шаршуном (о котором написал монографию), с абстракционистом Ланским, с соратником Малевича — Мансуровым. "Они поняли и оценили то, что я, француз, возложил на себя миссию сохранить, не дать распылиться по свету, а то и пропасть памятникам великой культуры. Кто-то из-за этого даже назвал меня в шутку Иваном Калитой… Ничего из своего собрания я не продаю, хотя предложения поступают регулярно… Я не просто коллекционер, а коллекционер-хранитель. Я собираю воедино то, что имеет непреходящую ценность, предоставляет доступ к неизвестным пластам русской культуры ХХ века. Одновременно я исполняю долг перед близкими мне по духу русскими людьми, которые доверили мне самое дорогое.
На это собирательство я смотрю, не как архивариус, а как ученый, свидетель и исследователь затерянного мира, населенного невидимками-великанами".
В 1968 году, будучи аспирантом, в рамках культурного обмена Р. Герра учился в МГУ и искал в Москве следы оставшихся в Париже русских друзей. За ним было установлено наружное наблюдение, были недвусмысленные угрозы и, наконец, выдворение из СССР.
На таможне у Ренэ Герра конфисковали записи бесед с Корнеем Чуковским и Юрием Трифоновым. Вдогонку были опубликованы разоблачительные статьи, в которых ему навесили ярлык "идеологического диверсанта" и "махрового антисоветчика". На тринадцать лет Р. Герра стал "невъездным". Во Франции его проваливали на конкурсах, называли "другом белобандитов", строчили на него доносы. Ренэ Герра тем временем работал переводчиком, преподавал, худо-бедно делал научную карьеру.
"Во Франции мои коллеги относились ко мне с подозрением. Франция была прокоммунистической страной… Я с презрением относился к Ромену Роллану и Луи Арагону, которые не скрывали своих коммунистических убеждений и открыто помогали чекистам, а их жены были агентами ГПУ. Причем делали они это исключительно из корысти, потому что их книги издавались в СССР огромными тиражами…
Знаменитый французский художник русского происхождения Сергей Шаршун, который был моим большим другом, оставил завещание, по которому основную часть своего наследия завещал России. Я, как его душеприказчик, исполнил волю покойного друга и через русское посольство в Париже передал картины в СССР еще в 1975 году. И что вы думаете: они до сих пор пылятся в запасниках! 15 лет лежали в подвале посольства, остальные 15 лет — в подвалах Третьяковской галереи. Не так давно представитель Третьяковки обратилась ко мне с предложением, чтобы я дал деньги на рамки к картинам, тогда полотна Шаршуна будут показаны народу. Но я посчитал это, простите, хамством. Художник дарит свои картины стоимостью в десятки миллионов долларов, а государство за 30 лет не может найти денег на рамки к ним!"
Сделанное Ренэ Герра кажется чистой фантастикой.
Молодой француз оказался не только первопроходцем, но и провидцем: когда в его родной Франции мир русской эмиграции существовал на задворках, он начал практически в одиночку огромную работу по изучению его духовных сокровищ, получая доступ к ним из первых рук.
Сотни писем Бунина, Цветаевой, Гиппиус, Мережковского, Ремизова, Бальмонта, архивы русских писателей были спасены им от уничтожения и забвения.
Начав в 1960-х годах собирательскую и исследовательскую работу, он и поныне ведет ее с невероятным размахом, на личные средства пополняет свой русский архив.
Этот легендарный человек сумел сделать то, что, кажется, не может быть по силам одному человеку.
Побывав недавно на выставке портретов из коллекции Р. Герра, известный дирижер Геннадий Рождественский (сам известный собиратель предметов искусства и их тончайший ценитель) сказал: "Я потрясен, другого слова подобрать не могу. Даже мне три четверти экспонатов были вообще неизвестны. Казалось, мы уже хорошо знаем, какой высоты достигло в изгнании искусство русских эмигрантов. Но многое нам все еще неизвестно. Это коллекция просто не имеет цены".
"Вольно развешанные от пола до потолка во всех комнатах дома Герра, в передней, на лестницах, живописные полотна и рисунки представляют Серебряный век России: Коровин, Кустодиев, Малявин, Билибин, Добужинский, Кончаловский, Гончарова, Ларионов, Бенуа, Сомов, Бакст, Серебрякова, Григорьев, Судейкин, Чехонин, Александр Яковлев, Юрий Анненков — голова идет кругом, когда видишь все это не в качестве экспонатов с музейными номерами, а в особнячке тихого парижского пригорода, в интерьере обычных жилых помещений. Достаточно лишь взглянуть в глаза Евгению Замятину на портрете работы Кустодиева, висящем на лестнице между первым и вторым этажами, чтобы почувствовать, как замирает сердце! — пишет Аркадий Ваксберг. — Есть еще живописцы из гордого племени эмигрантов, у нас почти неизвестные: Сергей Шаршун, Михаил Андреенко, Дмитрий Бушен, Андрей Ланской, Александр Зиновьев, Лев Зак…
Есть почти 40 тысяч томов русского книжного раритета — в значительной своей части с надписями авторов и дарителей. "Наследнику русской культуры в зарубежье" — написал Сергей Лифарь на подаренном Ренэ парижском издании писем Пушкина.
Есть несметное количество драгоценных папок с рукописями, письмами, автографами Пушкина и Гоголя, Тургенева и Льва Толстого, Горького и Бунина, Северянина, Пастернака, Цветаевой, только автографов Алексея Ремизова более четырехсот".
Кроме того, Ренэ Герра создал в Париже издательство "Альбатрос". "Почему я вдруг стал неожиданно для самого себя издателем? — пишет Ренэ Герра. — Почему француз в семидесятых годах начал издавать в Париже книги на русском языке? Для кого и для чего?". В конце 1960-х почти все русские книгоиздательства закрылись, и Р. Герра решил способствовать выходу в свет книг, публикуя произведения близких ему авторов. Он собирал стихотворения, буквально "наскребая" их со страниц эмигрантской периодики за последние полвека.
Р. Герра был не только художественным, но и техническим редактором и даже корректором.
Когда в конце 1970-х начала возрождаться русская эмигрантская издательская деятельность, то в орбите издательств были литераторы "третьей волны", а о "первой волне" забыли. И вновь Ренэ Герра пришлось без всякой помощи и дотаций продолжать некоммерческую издательскую деятельность, борясь с забвением. Весь 1980 год он работал над созданием "Русского альманаха".
Ренэ Герра издал 36 книг. Они фактически не продавались, а раздавались, т. к. продавать их было негде. Книги Р. Герра не очень охотно брали даже на комиссию...
Сильнейшим потрясением прошлого года стал аукцион по продаже произведений художника М.Добужинского. Зафиксирован невероятный взлет цен на произведения русского художника.
"Все, что было оценено в 300 с небольшим тысяч евро, ушло почти за четыре миллиона, — говорит Р. Герра. — Лот в тысячу евро уходил за 10, 15, 20 тысяч. Это была сенсация! Я купил все иллюстрации к "Белым ночам" Достоевского (это была моя мечта), купил все иллюстрации к "Бедной Лизе" Карамзина.
Все деньги, которые я получил в наследство после смерти матери, были потрачены. Пять лет назад я за них купил бы половину всего, выставленного на торги. Сегодня это была лишь малая часть. Хотя для меня очень желанная и дорогая.
Я обожаю Добужинского. Я знал его сына Ростислава Мстиславовича. Он умер в 2000 году, ему было 97 лет. Он никогда ничего не продавал из работ отца, жил скромно. Россия могла купить все сразу за полмиллиона евро. Переговоры такие шли, и я был уверен, что какой-нибудь олигарх типа Вексельберга скупит все на корню.
Мне Ростислав Мстиславович ничего не продавал, но несколько раз делал бесценные подарки. Например, портрет Набокова, работа 1937 года. Я привез его в 95-м в Россию (на выставку в Третьяковке, — А. Ч.), и тут он бесследно пропал вместе с некоторыми другими работами (пропало 22 произведения).
Есть наследник, племянник Добужинского, сын его младшего брата. С ним велись переговоры, чтобы Россия все купила сразу. Но надо было заплатить налоги французскому государству — несколько десятков тысяч, и в России решили сэкономить. В результате (аукциона, — А. Ч.) Франция получила около двух миллионов евро в виде налогов. Это последняя самая крупная подобная коллекция русского зарубежья в Париже, да и вообще на Западе.
Добужинский — один из основателей "Мира искусства". Там (на аукционе) были работы с 1907 года и до смерти художника, включая то, что он делал в Америке. Весь творческий путь человека — уникальная коллекция, все подлинное. Это как, допустим, продавалась бы вся коллекция Серова! Там продавались оригиналы рисунков к "Трем толстякам" Юрия Олеши. Я мечтал их купить — они сделаны в начале 1930-х, в эмиграции. Все иллюстрации были оценены в тысячу евро. Для меня это тоже немалые деньги, но рисунки ушли за 40 тысяч. Я дошел до 25 тысяч и остановился, несмотря на кураж. Не хватало еще залезть в долги и оказаться в долговой яме".
Перемены в России коснулись и опального профессора: его репутация восстановлена, в 2004 году Ренэ Герра избран почетным членом Российской академии художеств, его имя занесено в "Золотую книгу" Петербурга. Теперь Р. Герра делит свое время между Парижем, Ниццей и Москвой. Он встречается, с кем хочет, и ездит, куда хочет: в Елец и Воронеж, в Орел и Вологду, в Сургут и Тюмень.
В 1992 году Ренэ вместе со старшим братом Аленом (профессором-германистом на пенсии) учредили в Ницце Ассоциацию по сохранению русского культурного наследия во Франции. Ее филиал — Франко-русский дом в деревушке Бер-лез-Альп близ Ниццы, куда братья Герра приглашают работать российских художников и писателей. "Это не советский дом творчества, — уточняет Ренэ, — а нечто подобное дому Волошина в Коктебеле". Здесь уже побывали более 60 человек. По инициативе Дома проводились многочисленные выставки. Усилиями братьев Герра на фасаде гостиницы "Оазис" в Ницце, где жил Чехов, открыто мемориальное панно с изображением писателя (здесь Чехов написал два акта "Трех сестер", здесь Осип Браз создал портрет Чехова, который сегодня выставлен в Третьяковке).
В заключение приведу слова корреспондента "Литературной газеты" в Париже Аркадия Ваксберга:
"Ренессанс искусства и литературы русского зарубежья нужен, прежде всего, новому поколению. Нужен не только на их родине, но и далеко за ее пределами, ибо истинные таланты принадлежат всему человечеству. Сами изгнанники ни в каком официальном признании уже не нуждаются. За них говорят и будут говорить их работы. И еще — такие энтузиасты, такие страстные послы русской культуры, как Ренэ Герра".
Александр ЧАЦКИЙ.
Все представленные репродукции
картин — из собрания Р. Герра.
