|
 На главную страницу сайта |
(Окончание. Начало в № 517.)
Двое моих одноклассников посвятили себя армии и сразу после школы поступили в военное училище. Алик Чайка окончил высшее авиационно-техническое, но погиб в 26 лет — не на реактивном самолете, а на своем мотоцикле, когда туманным утром по дороге на службу был вместе с молодой женой сбит встречным грузовиком. Это была первая наша потеря.
Полковник Валентин Казарян ушел в отставку с должности зам. начальника одного из управлений штаба Одесского военного округа и продолжал служить там же вольнонаемным сотрудником высокого уровня. По словам его сослуживцев, он был настоящим офицером — умным, грамотным и очень принципиальным. Когда Казарян служил зам. командира полка ПВО в Одессе, он уходил из части поздно вечером. Не считаясь со временем, он занимался воспитанием солдат и офицеров, их бытом, нуждами. Неслучайно в этом полку при нем не было ни одного случая "дедовщины".
Я много лет дружил с Валей и знал его с человеческой стороны. Он был горяч, вспыльчив (этакая взрывная армянско-еврейская смесь), самолюбив, обладал обостренным чувством справедливости. Для него немыслимым было смолчать — все высказывал в глаза. До сих пор удивляюсь, как такой человек мог успешно функционировать в жесткой и догматичной армейской системе, не терпящей возражений и рассуждений.
Однажды, в конце 1960-х, хамовитый начальник в ответ на настойчивые возражения Валентина сказал ему в присутствии других офицеров: "Какой-то армяшка будет тут мне указывать!" Валя в бешенстве схватил со стола чернильницу и запустил ею в обидчика, но тот увернулся, и чернила залили висевшую на стене оперативную карту. Инцидент разбирали у командира соединения, и только безупречная репутация спасла Валентина от серьезных неприятностей.
Последние несколько лет Валя тяжело болел (сказались два инфаркта и операция). Он умер в 2003-м, не дожив совсем немного до 50-летия нашего окончания школы…
Алик Шилин после школы поступил в авиационное училище. Его прямота и бескомпромиссность привели к тому, что в конце первого курса он был отчислен и попал в воздушно-десантные войска. Через два года в составе десантного батальона он был сброшен на восставший Будапешт. Алик не любил рассказывать о том, что там происходило, но даже того немногого, что мы от него слышали, было достаточно, чтобы понять, почему у молодого парня появилась седина на висках.
После Алик окончил строительный институт, и проявил свои организаторские способности и человеческие качества. Александр Иванович работал директором завода, зампредом райисполкома, управляющим стройтрестом, но в общении с друзьями он всегда оставался Алькой — умел с непроницаемым лицом разыграть, подшутить, мгновенно среагировать на шутку собеседника. В серьезных случаях помогал, чем мог. В постперестроечную обстановку Шилин не вписался и одним из первых моих одноклассников стал пенсионером.
Именно Алик Шилин организовал в 1973-м в Беляевке второй, "зеленый", день нашего традиционного сбора. На уединенном островке в русле реки Турунчук, на поляне среди высокой травы был разложен брезент и уставлен местными копченостями, зеленью, вином. "Гвоздем программы" была тройная уха, янтарный бульон от которой наливали в большие пивные кружки. Рыбу из ухи выкладывали на свежеобструганные дощечки, лежавшие перед каждым из нас. Песни, мяч, дымок от костра… Это там сидел на перевернутом ведре Арон Евсеевич и смотрел на наши счастливые лица.
…Семилетний Ося Вергилис вместе с семьей не смог эвакуироваться, перенес все ужасы оккупации, которые прошли оставшиеся в Одессе евреи, и выжил. Одних эти страшные обстоятельства ломали, а других, как Осю, закалили на всю жизнь. В нашем классе он был самым старшим (сказались пропущенные во время войны учебные годы), самым уравновешенным и, наверное, самым сильным физически — благодаря упорным тренировкам. Вообще упорство и целеустремленность были присущи ему всю жизнь, но это не всегда помогало.
Ося принял решение окончить за год два класса, успешно сдал экстерном выпускные экзамены — и не был принят в институт. Пошел на год работать — и вместо необременительного для юноши временного занятия попал в гальванический цех, где ему пришлось таскать тяжелые стальные детали, а тело покрылось от ядовитых испарений волдырями, от которых он долго избавлялся. В итоге Ося поступил в политех вместе с нами. После окончания, став инженером-станкостроителем и отработав по назначению, долго не мог устроиться в Одессе. Когда это, наконец, произошло, Ося через короткое время против его воли, путем запугивания и прямого обмана, был направлен инженером в колхоз. Он ничего не понимал в сельхозтехнике; местное население и руководство, которым Ося был глубоко чужд, встретили его крайне недоброжелательно. Но отпустить боялись — такое время.
Наконец, Ося с помощью одного из нас попал на работу в конструкторское бюро станкостроения. Потом поступил в заочную аспирантуру, упорно готовясь к экзаменам под плач новорожденной дочери в одной маленькой комнате с другими членами семьи. Защитил диссертацию, перебрался сначала в Подмосковье, потом в Москву и со временем стал старшим научным сотрудником одного из ведущих московских НИИ. После подачи заявления о выезде в Израиль был лишен ученой степени (тогда и такое случалось) и любимой работы. Много лет Ося живет в Нью-Йорке, преподает. Недавно был с женой у меня в гостях.
Олег Маликов и Витя Луценко были самыми близкими друзьями всю жизнь, со школьных лет. Оба окончили электрофак политеха, стали серьезными специалистами. Виктор был начальником электроотдела крупного конструкторского бюро в Одессе. Побывал в служебных командировках в Швеции, Аргентине, Греции; в Японии провел год и много нам об этом рассказывал. В связи с общим умиранием промышленности Виктор — одним из первых — вынужден был перестать работать. У нас появились общие "пенсионерские" интересы — мы часто встречаемся, обсуждаем происходящее, помогаем друг другу в житейских вопросах. Получилось, что в последние 8 — 10 лет мы сблизились больше, чем за все предыдущие годы.
Олег Маликов работал начальником сборочно-испытательного комплекса, затем — заместителем главного инженера одного из московских оборонных заводов. Он ежегодно летом приезжал с семьей в Одессу, где сохранил родительскую квартиру. Во время этих приездов Олегу и его тяжело больной жене много помогал Витя.
К своему родному городу Олег был очень привязан, ходил с внучкой купаться в Отраду. К сожалению, Олег лишь немного не дожил до своего семидесятилетия — в начале 2006-го "сгорел" от рака за три месяца. Он остался в моей памяти высоким голубоглазым шатеном с мягким характером и доброй улыбкой, которого все любили.
Юра Фельдштейн — смуглый, худощавый, подвижный, резкий. Как принято говорить — "заводится с пол-оборота". Такое сочетание "теловычитания" и быстроты реакции позволило ему до 30 лет заниматься настольным теннисом на хорошем спортивном уровне. Он длительное время входил в сборную Одессы и успешно выступал на серьезных соревнованиях. Потом, до 45 лет, играл в качестве тренера и для поддержания спортивной формы, поражая многих выносливостью и техникой.
Юра много лет работал главным инженером проектов в строительных организациях города, считается весьма квалифицированным специалистом. Продолжает трудиться и сейчас, что в его возрасте для инженера в наше время — большая редкость. На работе проявляется его неуемный, взрывной характер. Он не идет на компромиссы, пунктуален, требователен, не дает спуску нерадивым и непрофессиональным вне зависимости от их ранга, а сам отдается делу полностью.
Дача Юры — традиционное место проведения неофициальной части наших сборов. Там мы чувствуем себя раскованно: смех, шутливые подначивания, непарадная форма одежды (на первых встречах — только плавки), дым от жаровни с шашлыками, пинг-понг, рядом — пляж. А самое главное — целый день вместе. Именно там мы в последний раз общались с Мишей Лерманом.
Удивительная вещь — память. Вспомнил Мишу — и она тут же выдала несколько эпизодов, о которых много лет не вспоминал. Миша в школе был толстяком с бисеринками пота над верхней губой, которого все называли Поней (сокращение от Пончика). Наш директор Григорий Гаврилович Янковский не любил, если ученик на уроке записывал его объяснение: считал, что это отвлекает внимание, а прочитать можно потом в учебнике. Увидев, что Миша пишет, Григорий Гаврилович говорит: "Лерман, поставь ручку!" Поня лихорадочно пытается дописать очередную фразу. Директор устремляет к нему указующий перст своей единственной руки и грозно повторяет: "Говорю — поставь ручку!" Миша послушно ставит (именно ставит вертикально, а не кладет) ручку на передний край парты. И она, естественно, падает на пол. Поня пытается ее поднять, втискиваясь своим массивным туловищем между партой и скамейкой. Это у него получается не сразу, а обратный процесс происходит еще труднее. Григорий Гаврилович кричит: "Вон! Домой забирайсь! С техничкой!" Поня хлопает невинными глазами, урок сорван…
Теперь я понимаю, что временами мы были бескомпромиссными и даже жестокими. Однажды наш класс отпустили с уроков на похороны отца одного из одноклассников, а Лерман вместо похорон ушел домой. Нас это возмутило, и мы решили его проучить. Вместо привычного для мальчишек-семиклассников способа наказания я предложил объявить ему бойкот. Большинству идея понравилась — видимо, своей необычностью, и мы все перестали с ним разговаривать. Сам по себе этот воспитательный метод хорош, но нам изменило чувство меры, и наказание затянулось. Миша каялся, просил отлупить его, лишь бы возобновилось нормальное общение, но мы втянулись в игру и были непреклонны. Только на экзамене по математике, когда Поня "горел", я кинул ему шпаргалку, потом была принята его благодарность, и конфликт рассосался.
Миша работал начальником цеха. Обеспечивая выполнение очередного плана, он перенес на ногах грипп и получил осложнение на сердце. Состояние было тяжелым, и я с трудом уговорил его принять участие в нашей второй встрече в мае 1983 года. От школы до ресторана на морвокзале мы его отвезли, по лестнице он поднимался с трудом, останавливаясь на каждой площадке вроде бы для выслушивания очередной нашей байки. В ресторане и в течение всего следующего дня на даче у Юры он был весел и счастлив, живо общался с нами, помогал жарить шашлыки, даже немножко поиграл в пинг-понг.
Марк Волошин договорился в Киеве, в институте Амосова, об операции по замене Мише сердечного клапана. Операция была назначена на сентябрь. А в конце июня Миша простудился и умер от отека легких. Перед смертью он сказал жене, что одно из самых прекрасных его воспоминаний — наша недавняя встреча…
Феликс Коган ("Филя") — веселый, кудрявый, светловолосый, улыбчивый парень, любимец девочек, танцор, прекрасно игравший роли из оперетт в самодеятельном театре. Он стал агрометеорологом, защитил кандидатскую диссертацию. Первым из наших одноклассников в конце 1970-х уехал в США (потом к нему присоединились еще четверо). Феликс стал там одним из ведущих специалистов своего профиля, автором ряда серьезных научных работ, побывал на симпозиумах, консультациях и в качестве лектора в очень многих европейских и азиатских странах.
На нашей юбилейной встрече, с описания которой я начал этот очерк, он был единственным, к сожалению, представителем дальнего зарубежья — у остальных не получилось. Я смотрю на снимок, где все мы сфотографировались в привезенных им майках, специально изготовленных по его заказу в Нью-Йорке. На них надписи "Одесса — 03", "1953 — 2003", "43" (номер нашей школы) и через всю майку большие цифры "50". Мы будем их хранить как знак причастности к нашему братству. Тогда среди нас еще были Эдик Егерь и Олег Маликов…
Каждый участник юбилейной встречи поставил свою подпись под удостоверениями, подготовленными для всех нас вне зависимости от присутствия на встрече и страны проживания. Приведу этот текст — мне кажется, он того заслуживает:
"Настоящим удостоверяется, что (фамилия, имя), окончивший в 1953 г. Одесскую школу № 43, сохранивший в течение ПЯТИДЕСЯТИ лет верность школьному братству и друзьям-одноклассникам, интерес к встречам с ними и радость от общения, является ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ ЧЛЕНОМ ВСНК — Верного Сообщества Нашего Класса.
Настоящее удостоверение имеет силу на территории Украины, России, США, Израиля. Срок действия — не ограничен.
Подлинность удостоверения подтверждаем: … (далее — подписи, фамилии и имена двенадцати присутствовавших и печать ВСНК)".
Таких удостоверений было выдано всего 20, так как пятерых тогда уже не было в живых.
Не хочется заканчивать на минорной ноте. Пока мы живы — мы вместе, помогаем друг другу и радуемся встречам.
Мы никогда не делали различий ни по имущественному, ни по национальному признаку, ни по соображениям престижности. Больше половины из нас — евреи, но это никого не интересовало: неважно, были ли у них "благозвучные" фамилии Аминов, Горбатов, Волошин, Панчешников или классические типа Коган, Маргулис или Рабинович. Важно было, какой ты человек.
К сожалению, ограниченный объем газетного очерка не позволяет мне рассказать обо всех моих одноклассниках. Хочется хотя бы упомянуть и тех, о ком не написал: Володю Ратникова, Вилю Тайха, Фиму Панчешникова, Володю Шевченко, Вадима Шиндера, Лэма Рабиновича, Моню Мука, Петю Овчарова. Пусть простят меня те, кого не назвал.
Почти всем нам уже исполнилось семьдесят лет. Я посвятил нашим юбилярам такие строки:
От юбилеев в жизни не уйти.
У каждого для них придет пора,
Но главное —
сквозь годы пронести
Тепло души,
сердечности, добра.
А семьдесят —
совсем не так уж много,
Просто тридцать пять
и тридцать пять.
Продолжай осваивать дорогу,
По которой начал ты шагать
И давно —
и вроде бы недавно…
И не забывай о самом главном:
Сколько ТАМ
отмерено судьбой,
Будь всегда в ладу
с самим собой.
И — БУДЬ ЗДОРОВ!
Михаил ГАУЗНЕР.
