Еще не назвался "иври" —
постой же, подумай, замри,
останься на месте, застынь,
дыши себе жаром пустынь.
Дыши, никуда не спеши,
века со стадами кружи
Бездумный, спокойный, живой, —
верши себе путь кочевой.
Еще не назвался "иври" —
останься на месте, замри.
Не стоит вставать во весь рост.
Еще далеко Холокост.
Куда торопиться? Приткнись,
уткнись в свою теплую близь.
Зачем же в безумную даль
нести эту тяжесть — скрижаль?
Еще не назвался "иври" —
так не горячись, не гори.
Так сладко в овечьем тепле,
хоть и не на вечной земле.
Куда ты, мой предок, куда?
Течет безмятежно вода.
Но тем, кто уже за рекой, —
сужден ли когда-то покой?
ХУДОЖНИК
Памяти Д.М. Фруминой
Художник — не красноречив.
Он разговаривает кистью.
Осенний пишет он мотив —
зашелестят сухие листья…
И дерево — заговорит,
своей поделится печалью.
Не кисть ли все одушевит?
А мы стоим, любуясь далью.
Художник пишет — и молчит,
как бы у тишины на страже.
Все тайной музыкой звучит
в его написанном пейзаже.
Прислушиваясь, вдруг поймем
(в двойном усилье слуха, зренья):
вот чем на деле мы живем,
вот то, что в нас со дней Творенья!
Кисть не безмолвствует. Она —
к глубинной красоте стремится.
И дивный свет от полотна
вдруг падает на наши лица…
Еврейское кладбище в Равенсбрюке
Век, ты описываешь крюк,
Чтобы вернуть нас в Равенсбрюк?
И Ненависть, твоя подруга,
и Злоба, старшая сестра,
не выпускают нас из круга,
и боль по-прежнему остра…
На мертвых зол, антисемит?
И надписи с могильных плит
орут, зовут, кричат: убей
еще раз, ибо он — еврей!
Чтоб кости снова размолоть.
Чтобы развеялась зола.
Чтоб некогда живая плоть —
как будто вовсе не была.
Петляет время, сделав крюк,
чтобы вернуть нас в Равенсбрюк.
Звезда испытывает стыд,
читая это слово, "жид",
она вот-вот сойдет с орбиты...
И оскверняемые плиты
вопят. О, крик из тьмы могил:
"Я — человек. Я есть. Я был".
Стихи
Ильи РЕЙДЕРМАНА.