|
 На главную страницу сайта |
(Окончание. Начало в № 572)
Новостью в реестре СМИ явились упоминаемые дореволюционными историками и мемуаристами так называемые "биржевые листки". Известно, что в библиотеке при биржевой зале, встроенной в дом коммерции советника Рено (фактически это был комплекс домостроений по нечетной стороне Ришельевской улицы, меж Ланжероновской и Дерибасовской), в наличии имелись английские, французские, итальянские коммерческие периодические издания, однако за время их доставки биржевая информация изрядно черствела. Одесские "заботливые купцы", разумеется, продолжали бегать "за делом" "взглянуть на флаги" и на товары, вступившие в карантин, включая бочки "жданных вин". Но выглядело это как-то несолидно, и тогда помимо публикаций о публичных торгах и вызовах наследников появились "листки", информировавшие о биржевых котировках, курсах валют, промена ассигнаций на серебро, перечни приходящим и уходящим судам с именами грузополучателей, реестрами грузов и т. д.
На смену "биржевым листкам" пришла и первая газета, история которой весьма любопытна и вместе поучительна. Была она франкоязычной и называлась мудрено: "Вестник Южной России, или Коммерческий листок, издаваемый с позволения начальства", сокращенно "Messager de la Russie Meridionale, ou Feuille commersiele...", короче — "Мессаже". Выпуск инициировал довольно интересный человек, уроженец Лиона Жан Даваллон. Человек разносторонних дарований, Даваллон сочетал деловую хватку со светской обходительностью и немалою образованностью. А.А. Скальковский называет его "агрономом и хозяином овчарного заведения во Франции". По другим данным, в 1786-1806 годах он жил в Лондоне, некоторое время состоял советником французского консульства, подкрепляя коммерцию дипломатией и наоборот. Трудно представить себе, что Даваллон не был знаком с Семеном Романовичем Воронцовым — российским посланником при сент-джеймском дворе.
Впоследствии Даваллон редактировал "Обозрение торговли и статистики", издаваемое министерством внутренних дел Франции. В Одессу прибыл по приглашению герцога де Ришелье и на первых порах занимался деятельностью весьма далекой от журналистики. Суть дела в том, что в те годы французские предприниматели (Рувье и др.) стали активно разводить в регионе тонкорунных овец-мериносов. Доля шерсти в экспортных операциях становилась довольно весомой: бывали ситуации, когда вывоз шерсти превышал вывоз зерна. Так вот, Даваллон устраивал в Одессе, на Фонтанах, первые шерстомойни, без которых невозможно было привести шерстяную продукцию в товарный вид. Впрочем, продолжал он
и другие привычные занятия, не оставляя вниманием СМИ.
Прошение Ж.Б. Даваллона к одесскому градоначальнику и херсонскому военному губернатору графу А.Ф. Ланжерону об учреждении местной газеты относится к 10 ноября 1819 года. В свою очередь, 19 ноября Ланжерон подписывает "отношение" к министру полиции по цензурному департаменту, ибо своею властью дозволить издание газеты он не мог. В следующем, 1820 году, по инициативе Ланжерона произошло разделение ветвей власти, и должность градоначальника отделили от губернаторской. А потому 11 марта исполняющий обязанности одесского градоначальника статский советник Н.Я. Трегубов получил от губернатора письмо, в котором сообщалось, что издание "Коммерческой газеты Южного края России" санкционировано свыше.
Через неделю к Трегубову поступило прошение издателей означенной газеты — Даваллона и его компаньонов Гибаля (по сути, редактора), Феррарини, Элкана и Сорона. Что за лица эти компаньоны? Александр Варфоломеевич Гибаль — петербуржец, дворянин, учился во Франции, масон, преподаватель французского языка в ряде одесских учебных заведений, в дальнейшем сотрудник "Одесского вестника". Леон Леонович Элкан — уроженец Берлина, еврей, выпускник Кенигсбергского университета, литератор, приглашен в местную коммерческую гимназию графом С.О. Потоцким, попечителем Харьковского учебного округа, ведомству которого тогда подчинялась Одесса, впоследствии директор гимназии. Иосиф Фабиевич Феррарини — итальянец, выпускник Палестринского университета, преподаватель итальянского языка. Франц Сорон — "образованный негоциант", занимавшийся как виноторговлей, так и книгопродажей; книжная лавка Сорона и его наследников на Ришельевской, продолжительное время одна из крупнейших в Одессе, описана издателем "Новороссийского календаря" П.Т. Морозовым. Заметим, что все перечисленные преподаватели получали жалованье, казенные квартиры и топливо от Строительного комитета. Таковы были первые одесские журналисты, к отряду которых, вероятно, надобно причислить "дворянина Коронелли", переводчика, представителя древней испанской фамилии, австрийского консула фон Тома, образованнейшего Николая Яковлевича Трегубова, переводчика популярных "Писем об Одессе" Шарля Сикара, и тоже предположительно самого Ланжерона.
Если бы меня спросили, когда следует отмечать День СМИ в Одессе, без сомнения назвал бы 1 апреля. По какому-то счастливому совпадению или же провидению самый первый номер самой первой одесской газеты вышел 1 апреля 1820 года. Планируя стратегию и тактику "Messager", ее рубрикацию, издатели заранее договорились, что из канцелярии градоначальника, Строительного комитета, карантина, таможни и прочих инстанций будет поступать исчерпывающая информация о прибывающих и уходящих судах, экспортируемых и импортируемых товарах, транзитных грузах, грузополучателях, сведения о пошлинах, сдаче внаем, продаже недвижимости, аукционах, размерах страховых премий, условиях навигации и т. д. Кроме того, они станут получать официальные распоряжения на предмет местного самоуправления. Помимо чисто коммерческой информации в газете публиковались театральные объявления и рецензии, сообщения о конских ристаниях, балах по подписке в биржевой зале и проч.
Газета печаталась в бывшей типографии Россети, арендованной тогда у города Карлом Сейтцем, и выходила дважды в неделю, по вторникам и пятницам. Подчеркнем: помещать какие-либо политические известия возбранялось строжайшим образом. Другими словами, газета мало чем обличалась от "биржевых листков", если не считать незначительной "культурной хроники". Летом 1821 года Сейтц попытался издавать и русскоязычный дубликат "Messager", однако затея провалилась, поскольку выявила всего лишь семь подписчиков. Что и не удивительно, если пристальнее вглядеться в состав тогдашней читающей публики.
Вот иллюстративная цитата на сей счет из № 41 за 1822 год: "В прошедшем году по требованию некоторых русских купцов мы предприняли издание нашего "Messager..." на русском языке. Хотя число подписчиков достигло только семи, издание наше продолжалось в течение 3-х месяцев. Мы ласкали себя надеждою, что русское купечество оценит всю пользу журнала, издаваемого для них на отечественном языке, и поддержит наше предприятие — но ожидание наше не сбылось, и мы, потеряв более 800 руб., его прекратили. В нынешнем году мы повторили еще раз этот опыт, и хотя сам г-н полицмейстер, считавший его полезным, собирал подписку, но приобрел не более 5-ти охотников получать газету..."
Какая, однако, забавная штука просматривается, если спроецировать ситуацию на день сегодняшний, с его разнообразными языковыми проблемами. В имперском городе, резиденции администрации колоссального региона, единственное более-менее полноценное СМИ выходит мало что не на государственном, но на языке только что поверженного врага. И ничего, живут, не тужат.
В "портфеле" Скальковского сохранились и кое-какие другие заметки из "Мессаже" тех давних лет. Вот, скажем, фрагмент откровенно ёрнической театральной рецензии: "1 января давали "Севильского цирюльника"... Некоторые актеры вложили в исполнение своих ролей много веселости: в ней можно было заподозрить присутствие летучего духа некоего шипучего шампанского вина английской фабрикации...
Я далек от желанья воспретить шампанское вино, я сам его очень люблю, но разве нельзя было посоветовать тем, кто должен был появляться на сцене вечером или садиться в кресла, приберечь его на ужин в день спектакля..."
Наблюдение, связанное с народными гуляньями: "Мы обратили внимание, что во все продолжение празднеств не произошло ни драк, ни сумятиц: полнейший порядок царствовал все время; все эти иностранцы, собранные здесь под сень покровительственных отеческих законов нашего государства, казалось, были все братьями одного семейства". Здесь же — акростихи, посвященные примам итальянской оперы и явившиеся в ходе конкуренции их эмоциональных поклонников, превозносивших то одну, то другую солистку.
Есть сведения о том, что подобные же вирши печатались на отдельных листках еще задолго до рождения газеты, как раз после полной ликвидации чумной эпидемии в 1814 году. Историки указывают, что это вообще первые отпечатанные в городе "литературные произведения". Первейшее из них подписано криптонимом F. T., и надо полагать, указывает на авторство большого доки по этой части, австрийского консула Самуила фон Тома, славившегося своими анекдотами, каламбурами, остротами, в том числе рифмованными.
В 1821 году в "Мессаже" напечатано следующее любопытное объявление: "Одесские конные скачки будут произведены 16 сентября. Господа, желающие привести лошадей для участия в скачках, должны до 7 сентября адресоваться в контору "Messager", чтобы узнать об условиях, на которых состязание лошадям будет определено". Это означает, что у высочайше утвержденных значительно позднее, при Воронцове, Новороссийских скачек, были солидные предшественники.
При всей своей незатейливости за более чем три с половиною года существования газета органично вплелась в ткань общественного быта юной Одессы, сделалась привычным атрибутом светской жизни. Вместе с тем проблематика номеров по-прежнему носила преимущественно деловой, прагматический, информационно-рекламный характер. И это проистекало на фоне мощнейших политических катаклизмов на Средиземноморье, на Балканах, включенных в орбиту коммерческих интересов города. Конкретная политическая ситуация диктовала бирже свои указания, включая курсы валют, цены на сельхозпродукцию, фрахты, страхование и прочее. Усеченная газетная информация становилась недостаточной, по существу недобросовестной.
Обстоятельства сложились так, что приход графа М.С. Воронцова на одесский театр действий основательно изменил характер местных СМИ: довольно скоро первопроходчица "Messager" приказала долго жить, а взамен сформировалась муниципальная "Journal d'Odessa". Сюжет чрезвычайно занимателен. Для объективного понимания всех обстоятельств необходимо обратиться ко всем подробностям.
Зная европейский образ мыслей Воронцова, его неизменное стремление цивилизовать косную державу, Даваллон тотчас по прибытии нового генерал-губернатора обратился к нему с прошением о разрешении хотя бы перепечатывать политические новости из московских и петербургских периодических изданий. Произошло это 23 июля 1823 года, причем к оному прошению прилагался полный комплект газеты за первое полугодие. Безусловно, прошение пришло несвоевременно: Воронцов только обживался, принимал дела, много ездил по Югу, и ему было не до газеты. Но на повторное письмо издателя, от 17 сентября того же года, реакция последовала незамедлительно. На следующий же день он отвечал редактору весьма любезно: "Так как я не нахожу никакого неудобства в исполнении Вашей просьбы, то я позволяю Вам печатать (...) политические и другие статьи из журналов, напечатанных в Петербурге и Москве".
Выходит так, что Воронцов на свой страх и риск, не заручившись поддержкой высших эшелонов власти, решил проблему, не находившую разрешения несколько лет к ряду.
В тот же день (цитирую документы из фондов Государственного архива Одесской области) он известил о своем решении градоначальника графа А.Д. Гурьева: "Милостивый государь, граф Александр Дмитриевич! Издатель выходящего в Одессе журнала г. Даваллон испрашивал меня позволения помещать в своих листках политические новости и другие статьи, напечатанные уже прежде сего в с.-петербургских и московских газетах. Не находя никакого препятствия к исполнению сей просьбы г. Даваллона, я дал ему испрашиваемое им позволение. Уведомляю о сем Ваше Превосходительство, дабы он не имел по сему предмету никаких затруднений".
По прошествии четырех дней, то есть 22 сентября 1823 года, Гурьев рапортует Воронцову: "Согласно предписанию Вашего Сиятельства под № 105-м, о данном Вами позволении издателю "Одесской коммерческой газеты" Даваллону помещать в своих листках политические и другие статьи, напечатанные уже прежде сего в с.-петербургских и московских ведомостях, я вместе с сим сделал надлежащее распоряжение (...)"
В последней декаде сентября и первой октября в "Мессаже" стали появляться соответствующие перепечатки, что, естественно, вызвало немалое сочувствие читающей публики. Все бы шло по накатанной колее, если бы Даваллон по недоразумению или предумышленно (что более вероятно) не нарушил того джентльменского соглашения, которое заключил с Воронцовым. 10 октября 1823 года в газете появилось известие с театра греко-турецкой кампании, в столичных газетах отнюдь не публиковавшееся и полученное то ли от собственного корреспондента, то ли заимствованное из зарубежной прессы. Правила игры были нарушены, и чего, казалось, было ждать от Воронцова, как только молниеносного прекращения деятельности издания?
Здесь не место подробно говорить о нраве Воронцова. Приходится признать, что при всех своих многочисленных достоинствах это был человек закрытый, непредсказуемый, а в отдельных ситуациях и не вполне адекватный. Но в данном эпизоде от него, казалось, нельзя было ожидать ничего другого, как только горячей вспышки гнева. В самом деле, он своею властью решил весьма острый вопрос, подставив себя под удар. А вместо неукоснительного, точного исполнения получил просто-таки удар в спину, иначе трактовать инцидент невозможно. И что же? Генерал-губернатор поступил сдержанно, мудро, дальновидно. 13 октября небезызвестный чиновник и вместе предприниматель П.Я. Марини, пушкинский сослуживец, впоследствии один из кураторов "Одесского вестника", вручил Даваллону под расписку сообщение, которое тот обязывался обнародовать в ближайшем номере своей газеты. В нем говорилось, что поскольку редакцией нарушены "те точные правила, на которых было разрешено печатать, кроме торговых, еще другие статьи, то это разрешение у нее отнято".
Днем ранее Воронцов пишет управляющему министерством внутренних дел: "Французско-подданный Даваллон, издатель выходящей в Одессе "Коммерческой газеты Южного края России", печатаемой с разрешения министерства внутренних дел, в 1820 году данных, в исходе минувшего сентября просил у меня дозволения помещать в помянутой газете такие политические статьи, кои уже были напечатаны в с.-петербургских и московских ведомостях, и в особенном "Conservateur Impartial". Зная, что пожелание в здешних листках новостей доставит большое удовольствие публике и выведет ее из затруднения искать в сем крае иностранных газет дорогою ценою, я дал, было, мое согласие на просьбу Даваллона. Но как издатель сей в самом начале преступил назначенные ему пределы, напечатав однажды статью, вовсе в наших газетах не бывшую, то я отменил данное дозволение и подтвердил держаться прежнего плана, заключающегося в одних токмо коммерческих известиях".
Тут же Воронцов прибавляет буквально следующее. Он находит полезным на будущее время, с 1 января 1824 года, все же перепечатывать политические известия из отечественных СМИ, ибо такие статьи "не подлежат новой цензуре". С этой целью Воронцов обязал бы Даваллона, "дабы в листках своих всегда указывал, из какой именно нашей газеты политические статьи им заимствованы, а из иностранных газет ничего бы не перепечатывал". Очевидно, что, кроме всего прочего, граф прибегнул к умелой дипломатии: с одной стороны, застраховался от упреков в свой адрес относительно проступка Даваллона, которому он легкомысленно доверился, с другой — стремился получить карт-бланш на будущее.
Разумеется, Воронцов не собирался делиться своими планами с французским издателем. Абсолютно ясно, что всё назначенное Воронцовым наказание для Даваллона собственно и заключалось в том, чтобы некоторое время продержать его в неведении. Но как только последовало бы официальное разрешение из МВД, он был бы сторицей вознагражден за эту неизвестность. Ничего не ведая о переговорах с министерством и, вероятно, считая себя обиженным (в самом деле, газета едва ли приносила солидный доход и была скорее социальной акцией, нежели средством наживы), Даваллон поступил столь же резко, сколь и опрометчиво. Непонятно, где он растерял свой прежний дипломатический опыт. Издатель просто-напросто отказался исполнять распоряжение генерал-губернатора, и это было неслыханно. Выходит еще один-другой номер, после чего газету окончательно и бесповоротно прикрывают.
27 октября 1823 года Даваллон пишет покаянное письмо Воронцову, пытаясь хоть как-то оправдаться. Но что сделано, то сделано. Недвусмысленный ответ поступает незамедлительно. Мне приходилось читать немало текстов, написанных Воронцовым собственноручно либо составленных под его диктовку, но этот кажется мне одним из самых характерных, иллюстративных. "Мне неприятно, — пишет Михаил Семенович, — постоянно прибегать к действиям строгим, как бы они ни были справедливы и законообразны, но, прибегая к ним только тогда, когда другие средства уже истощены, я отдаю отчет моей совести, и, не будучи в состоянии себя упрекнуть, я остаюсь при моем решении относительно Вас и предупреждаю Вас раз навсегда, что Вы никогда не получите у меня позволения издавать в Одессе коммерческий листок или какую-нибудь другую газету". Впечатляет, не правда ли?
23 октября 1823 года следует новое письмо Воронцова, адресованное управляющему МВД. "В дополнение отношения моего к Вашему Высокопревосходительству от 12-го октября за № 694-м имею честь уведомить, что я, воспретив издателю "Одесской газеты" Даваллону печатать политические статьи и ограничив издание одними коммерческими известиями, приказал ему объявить, чтобы он пропечатал в издаваемых им листках о причинах, по коим означенное воспрещение последовало. Но как Даваллон от исполнения сего отказался и таковым поступком явил себя непослушным к законным приказаниям начальства и не заслуживающим доверия, то и велел я издание газеты ему совершенно прекратить. Для возобновления же газеты в г. Одессе на надежном основании я поручил одесскому градоначальнику графу Гурьеву приискать редактора способного и верного. А между тем, дабы полицейские объявления об отъезжающих и требующих пашпорты не прекратились, то оные печатаются на особых листках..."
Прокомментирую заключительный пассаж. Среди прочей официальной информации в "Мессаже" публиковались и запросы горожан или проезжих о выдаче им иностранных паспортов. Исходила она из городской полиции, а информационный повод заключался в том, чтобы пределы города и империи не могли покинуть лица, к коим имеются претензии от кредиторов, родственников, компаньонов, наследников и т. д. Согласно существовавшим правилам, имя, состояние и конечный пункт следования каждого просителя публиковались не менее трех раз, то есть "опознание" конкретного лица растягивалось, как минимум, на полторы недели. И если за таковым числилось что-либо противозаконное, или у кого были имущественные и прочие претензии, его успевали "вычислить".
Но вернемся к нашему столбовому сюжету. 10 ноября 1823 года Воронцов получил письмо из канцелярии по цензурной части МВД. Это, собственно, был ответ на его запрос от 12 октября по поводу дозволения перепечатывать в местной газете политические новости из столичных СМИ. Содержание вкратце следующее. В 1822 году высочайше утверждено положение Комитета министров о возложении главного надзора за цензурою периодических изданий ряда губерний "на главноуправляющих оными". Министр духовных дел и народного просвещения также изъяснял свое согласие "на предположение" Воронцова. При этом прилагались копии вышесказанного положения 1822 года и разрешения министра просвещения — "для надлежащего исполнения".
Теперь у новороссийского генерал-губернатора и полномочного наместника Бессарабской области руки были развязаны совершенно. Новую газету на базе прежней сформировали в считанные дни. Издателем ее назначили арендатора (с мая 1821 года) бывшей типографии Россети, а ныне городской — Карла Мориса Сейтца, печатавшего "Мессаже" в бытность Даваллона. Сейтц получал от города немалую дотацию, около 2,5 тысяч рублей в год, за что обязался печатать официальные формы, бланки, объявления и газету. Мне приходилось видеть отпечатанную Сейтцем театральную афишу (опера Иоганна Симона Майра "Аделязия и Алерамо") 1822 года!
Первый номер "Journal d'Odessa" — так без претензий нарекли правопреемницу "Messager" — был уже сверстан, когда Воронцов получил из министерства ответ на отношение свое от 23 октября. Краевого администратора оповещали о том, что о перемене издателя газеты сообщено министру духовных дел и народного просвещения. И далее: "При сем обязанностью поставляю просить Вас, Милостивый Государь, приказать новому редактору оной доставлять, по заведенному порядку, экземпляр сей газеты в Министерство внутренних дел, ибо с некоторого времени обязанность сия не была выполняема прежним издателем, Даваллоном". Вот одна из причин того, что от всего комплекта "Мессаже" 1820-1823 годов на сегодняшний день вообще остались уникальные, разрозненные, фрагментированные экземпляры, отдельные выписки и пересказы. Показательно, что в фондах Государственного архива Одесской области сохранились две газетные полосы от 10 октября 1823 года с тою самою несанкционированною политической публикацией, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор.
Довольно долго в среде одесских краеведов бытовало мнение, будто газета "Journal d'Odessa" стала издаваться с января 1824 года. Таковое устойчивое мнение сложилось по той простой причине, что более ранних номеров никто и никогда в глаза не видел.
А между тем архивные документы свидетельствовали: Сейтц явно стал печатать новую газету уже в ноябре 1823 года. В частности, мы находим указания, что издатель подпиской обязался "исполнять в точности правила, изложенные в положении Министерского Комитета" и что в дальнейшем при отступлении от надлежащих указаний "вся ответственность за сие падает на него".
В разгар "перестройки" я съездил в Москву, где и отыскал в газетном фонде нынешнего Румянцевского музея 13 номеров "Журналь д'Одесса" за 1823 год — полный комплект. Как оказалось, первый, заранее сверстанный номер, увидел свет 17 (29) ноября, то есть в тот самый день, когда М.С. Воронцов получил положительный ответ из министерства. У меня в руках впервые оказался новый первоисточник об Одессе пушкинских времен! Анализируя публикации, наткнулся на удивительные сюжеты, связанные с одесским окружением поэта, репертуаром и исполнителями городского театра и проч. Замелькали знакомые имена: автора первого путеводителя по Тавриде Монтандона, книгопродавца Колена, балетмейстера Буша, негоцианта Стамо...
Подшивки "Journal d'Odessa" за последующие годы, к счастью, сохранилась в Одессе, как и выпускавшегося с 1827-го русскоязычного "Одесского вестника". Планы Воронцова осуществились в полной мере, причем перепечатка политических известий из центральных изданий дополнялась широкой новостной панорамой всего обширного южного региона. Впрочем, огромнейший и даже первостепенный интерес для исследователей представляют как раз традиционные пресные "Публикации по повелению начальства" — от Строительного комитета, Коммерческого суда, Городской думы, Городской полиции и т. д., крайне любопытные частные объявления, за печатание которых тогда взималось немало — от 20 до 40 копеек за строчку. Старая периодика, СМИ в стиле ретро — вообще один из наиболее значимых первоисточников, запечатлевших биографию Одессы и края. И тут, как принято говорить, без вопросов.
Олег ГУБАРЬ.
