|
 На главную страницу сайта |
Мои воспоминания — из далекого прошлого, суровых лет войны, событий более чем 60-летней давности, когда я была маленькой девочкой. В начале лета 1941 года я сильно заболела, и на семейном совете было решено, что я с мамой и сестрой отца, тетей Адой, и ее дочкой, 2-летней Клавочкой, которая тоже хворала, едем на дачу во Врадиевку, что под Одессой. В роковой день 22 июня мы должны были выехать, но война все перечеркнула.
В первые дни войны мой отец Марк Абрамович Гельштейн пошел на фронт добровольцем, хотя имел бронь. Вскоре были призваны все мужчины нашей большой семьи, пригодные к воинской службе. Женщины, оставшиеся с детьми, эвакуировались 20 июля.
Муж старшей сестры моего отца, Юлий Иосифович Шварц, руководил отправкой скота: лошадей и коров. По дороге лошадей отдавали Красной Армии, а коров оставляли в близлежащих селах. Ехали мы на подводах, запряженных лошадьми. Женщины помоложе гнали скот, постоянно сменяя друг друга. Стояла знойная июльская жара, люди и животные ужасно страдали от усталости и жажды, старались держаться поближе к воде.
В один из таких дней мама гнала скот, а я сидела на подводе. Очевидно, предчувствуя какую-то беду, я стала сильно плакать, и мама взяла меня на руки. Вдруг неожиданно налетели немецкие самолеты — до сих пор помню огромных черных птиц, которые с диким ревом неслись над нашими головами. Мы с мамой спрятались в копну сена. Когда все стихло, ужас и страх нас так сковали, что мы долго не решались вылезать. Наконец, когда мы вышли, вокруг увидели страшную картину: скот был частью перебит, люди тоже погибли. Подвода с нашими родственниками, чемоданом и документами бесследно исчезла. Когда начался обстрел, лошади испугались и понесли. Местность была холмистая, и мы друг друга потеряли. Мама осталась со мной на руках, одетая в легкий сарафан, без вещей, без документов, среди незнакомых.
Но свет не без добрых людей: на одной из подвод тоже ехали одесситы. Во время бомбежки им удалось спастись. Глава семьи, Тимофей Иванович Лаушин, тоже руководил отправкой скота. Он со своей женой Мурой, дочкой Лорочкой и тещей Ольгой Ивановной пригласили нас к себе на подводу.
Мама с Мурой продолжали гнать остатки скота. Наконец, весь скот был сдан, и мы с нашими спасителями поехали дальше, в село Трояны Бердянского района Запорожской области, где жила семья родного брата Муры. Я помню большой кирпичный дом и сад, в котором трава была выше моей головы. Спрятавшись в траве, я пела: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой", — и ярость закипала в моем маленьком сердечке.
Мы попали в большое болгарское село. Несколько месяцев до прихода немцев мы жили более или менее спокойно. Я играла с деревенскими ребятишками, никого не опасаясь, но, оказывается, нашлись "добрые люди", которые по приходе немцев сразу доложили, что у Лаушиных в доме — еврейский ребенок.
С первого дня оккупации немцы стали проверять документы у всех подряд. Моя мама, Стефа Борисовна Панайотова, была болгаркой и немного знала язык. Вечером пришел к нам староста и сказал маме: "Завтра пойдем в комендатуру — чтобы ты не молчала. Говори что-нибудь, только по-болгарски, они все равно ничего не поймут. Я скажу, что ты болгарка, и тебе выдадут удостоверение. А ребенка спрячьте."
Я сильно картавила. В саду был погреб вровень с землей, там я сидела целыми днями, а ночью меня забирали в дом, прятали за печкой, закидывая тряпками на случай облавы. Мура Лаушина и ее родственники каждую минуту рисковали своим ребенком и своей жизнью. В селе знали, что мама — сестра Муры. Так она сказала старосте. А ребенка нет, его забрали родственники в Бердянск.
Два с половиной года продолжалась оккупация, было голодно и холодно, но эта святая семья делилась с нами последним куском, выменивая вещи на продукты. Чтобы оправдать заботу о нас, мама не гнушалась никаким трудом. Стояла суровая зима, топить было нечем. Мама брала санки — иногда ей помогала Мура, — шла в лес и рубила дрова. Она сбивала руки в кровь, а помочь было некому. Тимофей Иванович ушел в партизанский отряд, брат Павел сам нуждался в уходе — он был инвалидом, жена его часто хворала. На плечах этих двух героических женщин оказались двое детей, старушка Ольга Ивановна и семья брата.
Накануне отступления немцев поздно ночью к нам опять пришел староста и сказал: "Немедленно уходите, завтра всех подряд будут расстреливать, а дома сжигать". Так он дважды спас нам жизнь. Спасибо тебе, добрый человек.
Лил проливной дождь с ветром, но делать было нечего, мы быстро собрались и всей семьей ушли в кукурузные поля, постелили на землю большой клетчатый платок, легли на него, лежали, не шевелясь. А дождь все лил и лил. Так продолжалось три дня и три ночи, и все время мы слышали, как автоматчики простреливают кукурузу. Как мы не умерли тогда и не простудились — не знаю, но в последующие годы моя бедная мама тяжко хворала.
Наконец, все затихло, и мы вернулись домой. Дом наш обгорел, но полностью сжечь его
не успели.
В 1944 году село Трояны освободили наши войска. Трудно описать то чувство радости, которое испытывали оставшиеся в живых. Я освободилась из ненавистного плена, получила полную свободу и предавалась всем радостям детства: купалась в речке, лазала по деревьям, играла в прятки. Мама пошла работать бухгалтером на молочный завод, нам стало легче материально. А потом пришел долгожданный День Победы. Все ликовало в природе и в человеческих душах, но к нашей радости примешивалось чувство горечи и беспокойства. Мы ничего не знали об отце. Не знали о судьбе наших родственников.
Вернулся после войны к своей семье Тимофей Иванович. Спустя некоторое время мы вместе с нашими спасителями приехали в Одессу. Остановились в семействе Лаушиных на ул. Чижикова, 10. Мама пошла на нашу довоенную квартиру, но там жили чужие люди, встретили ее агрессивно, никого из прежних жильцов там не было, во дворе — злые псы.
Надо было прописаться. Без документов это было непросто. По совету наших спасителей мама написала Ворошилову письмо, где описала все свои мытарства. Спустя несколько месяцев пришел положительный ответ, и нас прописали.
Мы по-прежнему ничего не знали об отце. В военкомате маме сказали, что отец пропал без вести. Потом мама встретила друга отца, который с ним простился под Севастополем в 1941 году.
В связи с нецелесообразностью продолжения обороны города часть войск перебрасывалась на большую землю, а часть оставалась для прикрытия тыла и сдерживания противника. Папа остался среди защитников города, просил передать прощальный привет семье и сказал, что они будут стоять насмерть. Так мы узнали, что мой отец, Марк Абрамович Гельштейн, 34 лет, зенитчик, пал смертью храбрых в 1941 году под Севастополем.
Постепенно стали возвращаться с войны и из эвакуации уцелевшие родственники. Вскоре мы узнали, что в нашей большой дружной семье погибли тринадцать человек. Десять — мученической смертью в гетто, трое отдали свои жизни на фронте.
На подводе, которую унесли лошади, были восемь человек. Это были две родные сестры отца с детьми, а также моя бабушка, мать отца, и Юлий Иосифович Шварц, руководивший отправкой скота. Все они погибли в гетто, попав в плен к немцам.
В 1945 году, живя у Лаушиных, я пошла в первый класс в школу № 59, где проучилась полгода. В первый раз меня отвели в школу Мура с Лорочкой. А через несколько дней произошла страшная трагедия. Лорочка, которой в ту пору исполнилось 14 лет, вместе с подружками пошла купаться в Отраду, прыгнула со скалы, ударилась головой и утонула. Красавица Лорочка, всеобщая любимица, отличница, писавшая стихи, подававшая большие надежды, пережившая холод, голод и все ужасы оккупации, так нелепо погибла.
Пришла беда — отворяй ворота. Не выдержав трагической гибели внучки, умерла Ольга Ивановна. Бедная Мура! Ей трудно было справиться с несчастьями, свалившимися на ее голову. Мама как могла поддерживала ее в этом страшном горе.
Прошло несколько месяцев. Пора нам было обустраивать свою жизнь. Эти люди сделали нам столько добра, проявили столько бескорыстия и благородства — но не могли же мы бесконечно пользоваться их гостеприимством и добрым расположением. Мама посещала вернувшихся родственников. Вернулся с войны Ефим Григорьевич Резников, потерявший в огне войны жену Адочку и двоих деток, Сашеньку и Клавочку. Узнав о том, что мой отец погиб и нам негде жить, он тут же предложил нам поселиться у него. Мама долго не решалась, но жить нам было действительно негде, и мы остались.
Постепенно мама наладила быт, а потом вышла замуж, и мой второй отец меня удочерил. В 1949 году у нас в семье родилась сестричка Радочка.
Все послевоенные годы мы не переставали общаться с нашими верными друзьями Лаушиными, сохранившими нам жизнь. Тимофей Иванович и Мура удочерили девочку Таечку, которая скрасила их старость.
Прошло более двадцати лет, как их нет в живых, восемнадцать лет, как нет мамочки, но в моей памяти навсегда останутся эти праведники мира, спасшие не только нашу с мамой жизнь, но подарившие жизнь новому поколению: моей сестре Радочке, ее дочке Юленьке, внуку Димочке, моему сыну Саше и внуку Жене.
Жанна МИХАЙЛОВА.
