|
 На главную страницу сайта |
(Продолжение. Начало в № 490.)
Акцент, который хасидизм сделал на исполнении всех чаяний "здесь и сейчас", вызвал разрыв с аскетической практикой лурианской Каббалы, так как реализация надежд в настоящем невозможна, по крайней мере, для массы (без удовлетворения ее повседневных насущных потребностей). Так хасидизм пришел к признанию положительной ценности физического наслаждения жизнью. Человек, подчеркивается в хасидизме, должен есть, пить и быть всегда веселым, радостным и счастливым. Уныния следует избегать во всех случаях. Даже согрешив, человек не должен погружаться надолго в печаль. Лучше время от времени забывать о грехе и вновь отдаваться радости в Б-ге.
Ощущение радости жизни находит обоснование в хасидском учении о Б-жественной вездесущности. Лурианская доктрина цумцум понимается не только как сокращение и уход Б-га в Себя, чтобы, так сказать, освободить место для творения, но и как некое приспособление силы Его Бесконечного Света (Эйн-соф) к способности Его творений ее выдержать. Так "любящий отец приспосабливает свою речь к пониманию ребенка, которого он просвещает, любя". В свете этого понимания акт Первотворения состоял не только в образовании "вакуума", как утверждает доктрина Лурии, но и в "умалении" силы Б-жественного Света. В творении, в сущности, нет места, которое не было бы освещено Б-жественным светом в той или иной мере. Б-жественные искры пронизывают всю природу, органическую и неорганическую, они таятся во всех творениях, хороших и дурных. Но раз искры Б-жественного находятся везде и во всем, материальный мир как таковой не может быть враждебен Б-гу, противостоять Ему. Наоборот, ему присущи высокая ценность и достоинство, им следует пользоваться и наслаждаться. Все, что требуется от человека, — это наслаждаться жизнью в святости и чистоте и тем самым превращать материальное в духовное или, пользуясь выражением Каббалы, "дать искрам возноситься" и воссоединиться с Бесконечным Светом. "Только недалекие люди полагают, что Б-гу можно служить лишь с помощью молитвы и Торы. В действительности это не так, ибо власть Его охватывает все творение и даже грубая материя может служить орудием служения Б-гу. Способность поднимать ввысь упавшие искры, свойственная явлениям духовным: Торе, молитве, исполнению заповедей — присуща и земным вещам: еде, питью и любой работе".
Более того, служение Б-гу — не только непосредственно духовное, но и с помощью земных вещей, посредством функций и требований органов чувств — более ценно, ибо при этом происходит возвышение земного и переход его в небесное, и "дурные импульсы" перерождаются, превращаясь в добро.
Из понимания хасидизмом цумцума вытекает и его отношение ко злу. Согласно этому учению, зло носит не абсолютный, а относительный характер. Это не противоположность добра, имеющая своим источником тьму, как в лурианской Каббале, а низшая степень добра, вызванная уменьшением Б-жественного Света в этой точке творения. Без Б-жественного Света зло не могло бы существовать. Сам Б-г дает злу жизненную силу ради пользы человека, перед которым стоит задача преодолеть грех. Грешнику, следовательно, не подобает отчаиваться в надежде на прощение. Даже если он совершил тяжкий грех, Б-г, Который как бы Сам содействовал этому, не оставит его и простит искренне покаявшегося в прегрешении. Такими и подобными доводами хасидизм пробуждал в простом народе ощущение близости Б-га и Его искупительной силы, что поднимало настроение человека, повышало его уважение к себе и одновременно воодушевляло на все те религиозные добродетели, которые пробуждает такое сознание: благоговение перед Б-гом и любовь к Нему, веру в Его доброту, послушание Его Воле и душевное спокойствие, не нарушаемое горестями и треволнениями жизни.
Миссия хасидизма не исчерпывается, однако, религиозным наставлением. Не менее важно его общественно-нравственное значение. На основе его доктрин, в частности — доктрины о Вездесущности Б-га, хасидизм создал некоторые из наиболее выдающихся учений в области социальной этики. В хасидизме настойчиво подчеркивается важность любви к человеку. Нужно любить людей — всех, независимо от их достоинств и качеств. Нужно любить даже грешников и злодеев, ибо и в них таится Б-жественная искра. Поэтому личного врага следует любить не меньше, пожалуй, чем самого дорогого друга. Однако такая любовь может родиться только благодаря душевному смирению: лишь подлинно смиренный человек не будет ощущать в сердце тяжести, любя злодея. Из добродетели смирения вытекают все прочие позитивные социальные черты, которые старается насаждать хасидизм: бескорыстие, стремление творить добро, миролюбие, снисходительность в суждениях о ближнем, правдивость речи, искренность, честность и порядочность во всех взаимоотношениях с ближними. Так хасидизм утверждает позитивную философию жизни, которая, хотя и согрета чувством и насыщена мистическим смыслом, одновременно высоконравственна и богата радостями жизни.
При всем своем влиянии, хасидизм не распространился бы, однако, с такой стремительной силой и не принял бы такого размаха, если бы не блестящая плеяда исключительных личностей, святых мистиков, истинных динамо человеческой энергии, которых породил хасидизм в первые пятьдесят лет своего существования. За основоположником хасидизма Бештом первым в этом созвездии следует назвать Дова Бэра из Мезерич (1710 — 1772), известного под именем Великий Магид (Проповедник). Обладая мощным даром красноречия и организаторским талантом, Дов посылал "эмиссаров" во все уголки Украины и привлек к хасидизму бесчисленное множество еврейских душ, превратив его в подлинно массовое движение. С Довом Бэром в хасидизм вошла идея цадика, совершенного праведника, которая заняла в последующем развитии хасидизма центральное место. Бешт учит, что молитва доступна всем и ее действенная сила не зависит от особых способностей молящегося. Дов Бэр, однако, сомневался в том, что обычный человек, обремененный заботами и хлопотами каждодневного существования, может достигнуть той экстатической высоты, которая требуется для общения с Б-гом. Только совершенный праведник, цадик, который умеет освободить сознание от всех отвлекающих мыслей и земных забот, в состоянии сконцентрировать все помыслы на Б-ге и вознести эффективную молитву и мольбу. Следовательно, долг простых смертных — примкнуть к цадику. Силой личного примера цадик может помочь своим приверженцам развить их духовные способности и одновременно с помощью общения с Б-гом обеспечить им удачи в земных и небесных делах.
Концепция цадика была в дальнейшем развита младшим учеником Бешта, Яаковом-Йосефом из Полонного (ум. ок. 1775 г.), который был первым писателем хасидизма. Яаков-Йосеф утверждает, что, поскольку главная задача цадика — искупление зла, он должен время от времени вступать в контакт с грешниками и даже опускаться до их уровня, чтобы затем поднять их на более высокую ступень. Эта идея ставила цадика выше всякой критики. Любое его действие, каким бы странным и необъяснимым оно ни казалось, приписывалось святым и мистическим мотивам. Так возник культ цадика, которому хасидизм обязан некоторыми самыми оригинальными из своих плодов. В отличие от раввина, который обладал интеллектуальным превосходством и знаниями, цадик был наделен Б-говдохновенным даром, налагающим отпечаток на всю его личность.
Наделяя своего цадика сверхъестественными способностями, приверженцы его прибегали к нему всегда за помощью и советом, и цадик принимал на себя весь груз их горестей и тревог, молился за них, укреплял их и наполнял их сердца обновленной верой, новым мужеством и надеждой.
Характерно, что каждый цадик отличался какой-либо особой способностью или активностью. Некоторые цадики отличались своей пламенной верой, некоторые — экстатическими видениями, некоторые — особой психической силой; одному была свойственна небесная чистота, другому — способность творить чудеса; кто-то отличался необычайной кротостью, своей непоколебимой надеждой на Б-га; один отличался бесконечным состраданием к грешникам, другой поражал своей безграничной благотворительностью, а третий — самоотверженной любовью к людям. Примером особого сострадания к грешникам может служить Пинхас из Корин (ум. в 1791 г.). Ему принадлежат слова о том, что злодея следует любить сильнее обычного, чтобы восполнить ту нехватку любви, которую он причинил своему месту в мире. Образцом самоотверженной любви к ближним может служить Моше-Лейб из Сасова (ум. в 1807 г.). Сидя однажды в окружении больных детей, которых он собирал со всего города, нянчил и пестовал, Моше-Лейб сказал: "Тот, кто не может высосать гной из чумного нарыва ребенка, не прошел и полдороги на пути любви к ближнему".
Важнейшим новшеством в цадикизме является тесная общинная жизнь, сконцентрированная вокруг цадика. Даже в наши дни дом цадика, которого часто зовут ребе (учитель, наставник), — место встречи хасидим. В Шаббат и в праздники множество хасидим сидят во время трапезы за столом ребе, внимая его рассуждениям об идеалах хасидской жизни. Особенной торжественностью и особыми песнями отличается "третья трапеза" в Шаббат: цадик заунывно напевает строфы мистических гимнов, которые, стих за стихом, повторяют все хасидим. В дни годовых праздников хасид, даже проживающий вдали, совершает паломничество к своему ребе, часто взяв с собой жену и детей. В праздники молитва цадика и единство, царящее среди его приверженцев, достигают особой экстатической силы. Эта общность в Б-гослужении выражается в чувстве товарищества, взаимопомощи и братской поддержки. Хасидим ощущают принадлежность к единой семье, всегда готовой помочь своим членам и разделить их горести и радости.
Дов Бэр собрал вокруг себя множество учеников, — утверждают, что не менее трехсот, — многие из которых сыграли важную роль в распространении хасидизма, став цадиками или авторами произведений хасидской литературы.
Особое место в истории хасидизма занимает рабби Мендель из Витебска (ум. в 1788 г.), один из старших учеников рабби Дова Бэра, перенесший хасидизм в Палестину. В 1777 году во главе трехсот хасидим он отправился на Святую Землю. За ними последовали много других хасидим из Восточной Европы, и так возникло движение, предшествовавшее сионизму и увенчавшееся созданием еврейского государства.
Другой ученик рабби Дова Бэра — рабби Леви-Ицхак из Бердичева (ум. в 1809 г.) — отличался своей всепоглощающей любовью к Исраэлю. Он прославился как заступник Исраэля перед Самим Отцом Небесным, а его общения с Б-гом отличались особой отважной интимностью. Примером может служить следующий отрывок:
Доброе утро Тебе,
Владыка Вселенной!
Я, Леви-Ицхак,
сын Сары из Бердичева,
Вызываю Тебя на суд
По поручению
народа Твоего, Исраэля.
Скажи, что имеешь Ты
против народа Твоего?
Что бы ни случилось —
Повели сынам Исраэля!
Что бы ни приключилось, —
Говори к сынам Исраэля!
Отец дорогой! Сколько
на Земле разных народов?
Вавилоняне,
персы и эдомиты...
Немцы — что они говорят?
"Наш царь — это царь!"
Англичане — что они
говорят?
"Наш король — это король!"
А я, Леви-Ицхак, сын Сары
из Бердичева, говорю:
"Да будет возвеличено
И освящено Имя Твое, о, Б-же!"
Замечательным автором хасидских легенд и притч, прославленных в еврейской литературе, был внук Бешта, Нахман из Брацлава (1772 — 1811). Его рассказы, полные богатой и необузданной фантазии, остаются по сей день самыми известными образцами этого жанра. Они все отличаются глубоким духовно-нравственным содержанием, не всегда заметным с первого взгляда. Вот, например, одна из самых знаменитых притч — "Камень на горе".
"На самом краю света стоит Гора. На вершине Горы — Камень. Из Камня бьет Родник.
Все на свете одарено сердцем. Есть свое сердце и у мира. Сердце мира находится на другом конце света. Оно бьется все время, томясь мучительной жаждой и страстно желая прильнуть к Роднику. И Родник горит ответным желанием сблизиться с Сердцем мира. Но нельзя Сердцу мира приблизиться к Роднику, и Роднику нельзя пододвинуться к Сердцу мира. Стоит им чуть сблизиться, как вершина Горы исчезает из поля зрения Сердца мира. И, лишенное возможности видеть Гору и Родник, Сердце мира перестает биться и умирает. Если остановится Сердце мира, мир перестанет существовать. Сердце — это жизнь мира и всего, что в нем находится. Поэтому не смеет Сердце мира приблизиться к Роднику. Вечно суждено ему оставаться в отдалении и напрягаться в томительной жажде".
Исидор ЭПШТЕЙН.
(Продолжение следует.)
