04.04.2010 | Культура

На выставке в иерусалимском музее «Яд ва-Шем» представят работу одесской художницы

12 апреля в Иерусалиме, в музее «Яд ва-Шем» откроется выставка «Катастрофа европейского еврейства в картинах художников». В экспозиции будет представлена работа уроженки Одессы Анны Зильберман.

…Есть мастера, чьи имена все время на слуху. Есть художники, которые при жизни очень мало делают для того, чтобы быть в центре внимания зрителя, а тем более — после смерти — их имена часто надолго выпадают из общественного внимания. Тем более, что их работы почти неизвестны современному зрителю, работы, которые практически исчезли из нынешнего художественного пространства. Тем более, что в советские времена отъезд за рубеж воспринимался, как политическая, гражданская смерть.

Долгие годы я общался, дружил с Аней. Был на выставке в конце 50-х годов, где она показывала работу, написанную как предварительный вариант своей дипломной работы в Одесском художественном училище. На выставке 1962 года она представляла портреты своих друзей. Не раз видел ее работы у нее дома на улице Петра Великого, в квартирах наших общих друзей. А потом длительная пауза…

Обрадовался, увидев в коллекции Музея современного искусства Одессы два портрета работы Анны Зильберман, мощные по живописи, достойно представляющие ее творчество.

Действительно, самое время написать об Анне Зильберман, тем более, что родилась она в Одессе 75 лет тому назад — 11 марта 1935 года, уехала из Одессы в Израиль в 1975 году — тридцать пять лет тому назад, умерла 20 марта 2000 года в Иерусалиме — десять лет тому назад.

Познакомились мы в то время, когда Аня занималась в училище, в конце 50-х годов. Часто и много писала одесские улочки, морские пейзажи. За годы учебы — с 1954 по 1959 — у нее менялись преподаватели. Но главными она считала Юрия Николаевича Егорова и Дину Михайловну Фрумину. Кстати, в книге воспоминаний Д.М. Фрумина тепло вспоминает среди талантливых учеников и Аню Зильберман.

Писали об ее работах нечасто. Может, тогда и к лучшему! Александр Щербаков «разгромил» в 1962 году после выставки этюдов портреты работы Ани Зильберман и Саши Ануфриева, объединив их тем, что таких мрачных советских людей не бывает и что это поклеп на советскую молодежь. К счастью, никакие «оргвыводы» тогда не последовали.

Но прошло еще несколько лет, Анна окончила в Ленинграде Академию художеств, как по традиции называли Институт имени И. Репина, вернулась в Одессу, государство картины ее не покупало, Худфонд давал редкие и самые невыгодные заказы. Но случилось чудо — к ней привели в квартиру (она же, естественно, и мастерская), иностранцев, которые работами Ани восхитились. И хоть посетители ничего у нее не купили, но из Худфонда ее вышибли. «У советских собственная гордость»…

В конце 60-х — начале 70-х Анна Зильерман начала писать большую картину. Это сегодня никого не удивляет, что художники пишут многометровые полотна, А тогда, не заказная, не официальная, да еще и в тесноте небольшой квартиры… Но тема — Холокост, лица узников гетто, трагедия ее народа — словно требовала от художницы не камерное, а монументальное решение. Вариантов картины было несколько. Где они сейчас?

Сохранилась фотография, которую сделал тогда наш общий с Аней друг Илья Гершберг. У него была целая серия — художник и картина. Более того, Владимир Стрельников, Александр Ануфриев, Анна Зильберман на фотоотпечатке вводили цвет в репродукцию картины. Вот на фоне одного из вариантов картины «Катастрофа» и запечатлел в 1970 году Илья Гершберг Аню Зильберман.

Еще раз повторю: очень скудны печатные материалы о художнице. В 1987 году в Нью-Йорке вышел каталог «Artists of Odessa» с предисловием знаменитого коллекционера русской живописи, миллионера Нортона Доджа. В этом каталоге, наряду с работами Юрия Егорова и Льва Межберга, Валентина Хруща и Станислава Сычева, Люды Ястреб и Александра Ануфриева, — три репродукции картин Анны Зильберман.

Это ее автопортрет и портрет Юлия Златкиса (из коллекции Евгении Беркович), а также пейзаж «В больнице» (из коллекции Ильи и Ларисы Шенкер). Портреты остры и выразительны, как и те, что экспонируются в Музее современного искусства Одессы. Живопись пейзажа «В больнице» трагична, как только и может быть живописный отклик на все, связанное с местом обитания людей, страдающих душевными заболеваниями.

Пожалуй, единственная статья, посвященная Анне Зильберман была опубликована пять лет назад в газете «Тиква» Еленой Каракиной. Признаюсь, я не понимал, почему в Одессе практически нет картин Ани Зильберман. Есть в немногих домах Одессы (как, кстати, и в Москве) портреты тех, кого она рисовала, писала. А где пейзажи Одессы, где море (вот в них ощущалось влияние Юрия Егорова), где ее антифашистские картины с трагическими и не прощающими лицами обреченных на гибель евреев?

Из статьи Елены Каракиной: «Рассказывали и менее легендарное, но более достоверное: когда таможня не дала «добро», художница бродила по аэропорту в Борисполе, с гневом и ненавистью расшвыривая свои работы. Пассажиры и провожающие шарахались. Аня была страшна и жалка в своем порыве». Единственное уточнение — в середине 70-х все улетали из Москвы. О Борисполе даже речи тогда не было…

Сегодняшний читатель может и не знать, что тогда, в семидесятые годы, художник должен был «выкупить» у государства свои картины! Безумие? А люди, которые должны были «вернуть» государству деньги за высшее образование?! Это безумие в той нашей жизни…

Несколько слов о самой Ане, как она мне запомнилась. Красивая, яркая, острая на язык. Человек, страстный в своих порывах. Много читала (тогда все много читали). Интересовалась еврейской историей. Насмешливо относилась к стихам.

— В чем смысл? — спрашивала она меня. — Рифмовать, чтобы лучше запомнилось? И проза может быть поэтичной. Разве можно поэтичней описать Одессу, чем это сделал Куприн в «Гамбринусе»?

— Знаешь, — отвечал я, — друг Пушкина Антон Дельвиг дал абсолютно точную формулу. Я лучше, чем Дельвиг, не объясню «Цель поэзии — поэзия».

Помню, лукавые чертики зажглись в Аниных глазах.

— Ты подсказал мне формулу, которой я прошибу теперь любые худсоветы: «Цель живописи — живопись».

А у нее, действительно, была настоящая живопись. Тут и школа Егорова и Фруминой, и учеба в Академии (1959-1968), но главное — талант видеть и понимать мир, как образ, как метафору. Ее предпочтения шли не в бытие южнорусской школы, не в изысканность гаммы французских импрессионистов, а в энергетику экспрессионизма, где крик и молчание могут быть одинаково выразительны, где гармония цвета может нарушаться острым, выразительным рисунком…

Была у Ани Зильберман серия «Одесские кафе» Разное время — день, вечер, ночь. Шесть-семь холстов (или картонов), выполненных в прозрачной — какие-то сиреневые, какие-то вишневые — гамме. И в каждой картине свой ритм. Музыканты не изображены, только танцующие, только сидящие за столиками, но в каждой работе — джазовые ритмы. Естественно, ей приходилось отвечать на нелепые вопросы, чему она учит советскую молодежь, что пропагандирует…

— Цель живописи — живопись! — теперь я знаю, что буду отвечать «пропагандистам».

Картины, связанные с темой Холокоста, на выставки и не представляла. Пройдут годы, прежде чем Иосиф Островский даст на выставку своих «еврейских старичков» — в перестроечное время. А тогда можно лишь было получить клеймо «сиониста».

Не знаю, какие работы Анна Рафаиловна Зильберман писала в Израиле, но побывавшая у нее в Иерусалиме в 1993 году Мэри Балагула, чьи портреты Аня показала на выставке в 1962 году («таких советских людей не бывает!»), рассказывает, что помнит лишь фотографии, которые висели в ее квартире. Я попросил своего друга Илью Гершберга, фотографировавшего Аню в Одессе, сделать снимки ее работ на выставке в память о Катастрофе в «Яд ва-Шеме»…

Музей современного искусства Одессы приобрел два портрета работы Ани Зильберман — портрет поэта А. Бейдермана и фотохудожника Г. Исаева — последний предельно лаконичен, пользуясь терминологией фотографии, я бы сказал, — максимально точно определена резкость. А портрет Бейдермана привлекает, не оставляет равнодушным поселившейся в нем грустью. Глядя на этот портрет, вспоминаешь Анну Ахматову: «Во мне печаль, которой царь Давид по-царски одарил тысячелетья».

Алика Бейдермана Аня писала трижды, каждый раз в другой гамме, в другом настроении. К счастью, два из них хранятся у самого Бейдермана. А Мэри Балагуле не повезло, к сожалению, ее портреты работы Ани Зильберман не сохранились. Синий, который художница писала у себя дома; голубой, написанный в кафе на Преображенской, и розовый…

В своих портретах Анна Зильберман не только психологически точна, убедительна в разгадывании своей модели, но и необычайно живописна. Смотришь на портрет Александра Бейдермана, одесского поэта, наверное, последнего, кто пишет стихи на идиш, и понимаешь, что уроки Дины Михайловны Фруминой легли на благодатную почву.

Принадлежала ли Анна Зильберман к тем, кого мы сегодня называем «вторым одесским авангардом»? Думаю, что нет. Она не входила ни в какие группы или неофициальные объединения. Со многими дружила, но, оставалась «кошкой, которая гуляет сама по себе». Вот в «квартирных выставках» Аня участвовала — помню метафизические ее натюрморты, выстроенные из старой кухонной утвари, в квартире Е. Суслова.

Конечно же, все это, как и работы, посвященные Катастрофе европейского еврейства в годы Второй мировой войны, не было диссидентством, во всяком случае — рациональным, скорее они были эмоциональной и эстетической неприязнью к фальшивой красивости и социальной лживости многих советских картин.

В 1964 году у Анны Зильберман родилась дочь. Пришлось прервать учебу в Академии художеств. Да и болезнь не всегда позволяла учиться. Поэтому, поступив в Академию художеств в 1959 году, она завершила учебу в 1968, по сути, будучи уже сложившимся художником.

Дочь Ани Машу помню, естественно, ребенком. Но вот сейчас в Израиле она уже состоявшийся серьезный художник. В августе 2007 года я опубликовал в газете «Всемирные одесские новости» статью об ее персональной выставке, присланную искусствоведом Инной Ярошевич из Иерусалима. Маша Юзефпольская (фамилия по отцу) действительно авангардистка, причем ее стихия — концептуализм.

Еще раз с горечью замечу, очень мало картин Анны Зильберман можно увидеть сегодня в нашем городе. Поэтому, сколько ни бываю в Музее современного искусства Одессы, подхожу к портрету Александра Бейдермана. Вспоминаю замечательную художницу, красавицу, подругу нашей юности. В самом же портрете сохранилась магическая притягательная сила таланта художницы и незаурядность героя портрета — в точном рисунке, в гармоничной цветовой гамме. И так ли уж безупречна формула: цель живописи — живопись?! А, может, нечто большее, то мгновение чуда, которое раз ощутив, уже не можешь забыть никогда.

Евгений Голубовский, вице-президент Всемирного клуба одесситов.

Інформагентство «Вікна-Одеса»