16.07.2009 | Культура

В память о мастере: в Одессе открыта выставка работ художника Олега Соколова

В Одесском музее Западного и Восточного искусства сегодня состоялось открытие выставки работ художника Олега Соколова (1919-1990), приуроченной к 90-летию со дня его рождения.

В этом музее художник проработал более 30 лет. После ухода Олега Соколова из жизни его вдова — искусствовед Елена Шелестова — передала в музейную коллекцию более двух тысяч работ мужа. В нынешней же экспозиции, размещенной в двух залах, представлены всего 90 акварелей, гуашей, рисунков тушью. Но и они показывают, что в Одессе в годы тоталитаризма творил свободный мастер, противопоставивший догматам соцреализма синтез цвета, поэзии, рисунка, музыки.

На открытии выставки выступили директор музея Владимир Островский, художник Сергей Ильин, журналист Евгений Голубовский, искусствовед Елена Шелестова и другие. Вновь и вновь звучал призыв создать в Одессе музей Олега Соколова — в квартире, которую Одесский горисполком выделил для этого еще в 1990 году.

Пока сердца для чести живы...

Музей Олега Соколова должен быть! И именно в Одессе, а не в Японии, где то и дело обращаются к его творчеству, не в США, где выходят аналитические статьи об его наследии. Точнее была бы даже иная постановка вопроса: музеи, где представлено творчество нашего земляка Олега Соколова, могут быть в разных точках планеты. Но честь, совесть, нравственность взывают к тому, чтобы все началось с Одессы, для которой Олег Соколов, как сейчас принято говорить, был и «культовой», и «знаковой» фигурой.

Я не раз писал о прижизненных (часто подпольных, запретных) выставках Олега Соколова. Писал и после его смерти.

И горжусь, что нашел определение, которое может многое сказать о художнике даже тем, кто не знал его (а знала чуть ли не вся городская интеллигенция, особенно научно-техническая, философская, медицинская, музыкальная). Так вот: Олег Соколов — «человек оттепели». Он воплотил в себе идеалы шестидесятничества, но пришел к пониманию нелепости соцреализма как единственного пути развития культуры, нелепости политической системы, где деятели культуры были винтиками партийного аппарата, еще до смерти вождя всех народов, до речи Хрущева, ошеломившей многих и многих.

Почему Соколов увидел то, что другие не замечали или не хотели замечать? Можно ответить просто: талант — всегда провидец. Но можно вспомнить и то, что вырос художник в семье потомственных интеллигентов, где насилие над творчеством всегда считалось грехом (я еще застал в живых мать Олега Аркадьевича — одну их тех русских женщин, что не сломились ни при каких режимах).

Можно вспомнить и то, что Олег Соколов прошел войну. А это была школа борьбы с диктатурой фашизма, и победителям казалось: как только кончится кровавая бойня, действительно наступит новая жизнь, люди ощутят себя «братьями и сестрами», как обратился к ним в первой своей речи, в 1941 году, всезнающий и всевидящий бог этого безбожного царства. И, конечно, нельзя забывать, что Олегу Соколову просто несказанно повезло. Он не только учился в Одессе, а потом во Львовском художественном институте. У Соколова был Учитель — человек, принадлежавший по праву и к одесской, и к парижской школе, друживший с Матиссом, Руо, Шагалом, выставлявшийся с ними на одних выставках — Теофил Борисович Фраерман. Ему уже не разрешали преподавать, но Олег ежедневно ходил к Фраерману домой, беседовал (и оставил интереснейшие записи об этих разговорах), а впоследствии, после смерти Учителя, ходил к вдове — Лидии Владимировне Фраерман, дарил ей свои работы и как бы вживался в мир фраермановских гуашей...

Не поймите меня неправильно. Я не утверждал и не утверждаю, что Олег Соколов с конца 50-х годов был лучшим одесским художником. Рядом продолжал творить последний южнорусский мастер, тончайший колорист В. Синицкий, восходили звезды А. Ацманчука и Ю. Егорова. Но их жизни и творчество (особенно В. Синицкого) были как бы частным делом, изредка прорываясь на выставки, таились в мастерских.

Олег Соколов был фигурой общественной. Он ломал догматы у всех на виду. Боролся за право показывать свои работы. И находил поддержку то в Союзе писателей, то в редакции «Комсомольской искры», то в Доме ученых. Но никогда, увы, никогда — в Союзе художников, где тогда «дележ пирога», дававшего сытую и безбедную жизнь заказами от колхозов, заводов, санаториев, гостиниц и т. д., сломил даже талантливых людей.

А когда у Олега Соколова не было возможности выставляться, он открывал всем (подчеркиваю — всем!) двери своей крошечной квартиры, где жил и работал сам (поэтому формат акварелей, гуашей всегда маленький), где жили его мать, сестра с мужем. И все это — в двухкомнатной кватирке, на тогдашней окраине города — в Строительном переулке. И единственная большая работа — фреска, написанная на стене комнаты (сохранилась как протест против деяний усатого вождя).

Знал ли КГБ об этих еженедельных сборищах? Знал. Но, как видно, было удобнее следить за всем и всеми, чем позволить Олегу Соколову уйти окончательно в подполье и устраивать в разных точках города «домашние выставки», как сделали уже неформальные художники следующего поколения. Кто только ни бывал в этом доме! Поэт Владимир Домрин и прозаик Александр Батров, композиторы Юрий Знатоков и Александр Красотов, бард Булат Окуджава и крупнейший коллекционер русского авангарда Георгий Костаки (кстати, свидетельствую, что для своей коллекции он купил работы Соколова (!). Творчество одессита знали в Москве (работы были в коллекциях Бориса Слуцкого и Евгения Евтушенко); в Казани, где ряд статей посвятил Соколову теоретик цветомузыки Галеев; в Литве, где сестры Чюрлениса были заворожены этим мастером, буквально поражены, что он создал в Одессе клуб имени Чюрлениса. Кстати, на заседание клуба к Олегу Соколову приезжал музыковед, а спустя годы — первый лидер «Саюдиса» Витаутас Ландсбергис...

Невозможно в короткой статье охарактеризовать круг творческих исканий Олега Соколова. Он блестяще знал мировое искусство (не случайно десятилетия проработал искусствоведом в музее Западного и Восточного искусства). Любимыми мастерами Соколова были О. Бердслей и К. Сомов, Ф. Ропс и В. Кандинский, В. Вазарелли и П. Пикассо. И, конечно, старые мастера, которых боготворил. Все это вместе и определило круг творчества: от мирискуссничества к абстракционизму, от оптарта к контррельефам и аппликациям на бумаге, к стихоживописи, к музыкоживописи.

Работал Соколов еженощно. Даже когда были «крутые» времена, когда пил — не прекращал работать. Легко дарил, продавал рисунки, радовался, что их увозили в Японию, США, Германию, гордился, что было время, когда чуть ли не у каждого одесского инженера или ученого висела на стене его графика. И тем не менее тысячи, именно тысячи, а не сотни или десятки произведений сохранились. Они и сейчас лежат в подвале музея Западного и Восточного искусства, служившего Соколову как бы складом и мастерской, и в доме, где он жил в Строительном переулке…

Надоело говорить, писать о нашем беспамятстве, о безразличии к истории и культуре. Но я вновь взываю к чувству долга, чести... «Пока сердца для чести живы», — писал великий русский поэт. Давайте же на деле докажем, что мы еще способны не только на слова, но и на поступки. Музей Олега Соколова в Одессе должен быть — это музей не только его памяти, но и памяти поколения шестидесятников, которые здесь учились думать, видеть, рассуждать, не жить по лжи.

Евгений ГОЛУБОВСКИЙ.

Ознакомиться с работами Олега Соколова можно в художественной Интернет-галерее на нашем сайте.

Інформагентство «Вікна-Одеса»