22.03.2015 | Культура

Солистка Одесской музкомедии Тамара Тищенко: «Хочу сыграть в спектакле с хорошей драматургией и красивой музыкой»

22 марта солистка Одесского академического театра музыкальной комедии имени М. Водяного, заслуженная артистка Украины Тамара Тищенко отмечает 60-летний юбилей.

Знаменательная дата совпала с еще одной – 35 лет актриса служит в театре. За эти годы Тамара Павловна сыграла более 50 ролей. Сильва и Цецилия в «Принцессе цирка», Дон Жуан в «Дон Жуане в Севилье», Галя в «Старых домах», Годл и Голда в «Скрипаче на крыше», сеньора Капулетти и кормилица в «Ромео и Джульетте», Элиза Дулитл в «Моей прекрасной леди», донна Роза в «Тетке Чарлея»…

— Артист оперетты – это высший пилотаж актерского мастерства. Он должен уметь петь, танцевать и быть незаурядным драматическим актером, чтобы заставить зрителя сопереживать своему персонажу. Почему вы выбрали этот сложный жанр?

— Все получилось случайно. После школы я приехала из деревни в Тульской области в Москву поступать в институт им. Гнесиных на эстрадное отделение. Я выросла в деревне и не знала: чтобы поступить на это отделение, нужно играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, окончить музыкальную школу или училище. Можно было, конечно, пойти на вокальное или народное отделение – там не требовалось музыкальное образование. Но, когда я увидела, что не попадаю на эстрадное, меня почему-то как отбило. Я даже не посмотрела, какие еще отделения есть.

Я решила не уезжать из Москвы. Шла, расстроенная, и думала, как закрепится в городе. И вдруг увидела объявление ПТУ прядильно-ткацкой фабрики о наборе. В этом училище я провела два года – год училась, второй – работала. При ПТУ был самодеятельный ансамбль, в котором я пела русские народные песни в эстрадной обработке.

С этим коллективом мы поехали в Домодедово на смотр художественной самодеятельности, заняла в нем второе место. В жюри была Дина Потаповская. Она мне сказала: «Деточка, да вам учиться нужно!». Я ей и рассказала свою историю, как приехала поступать на эстрадное отделение. Она договорилась с педагогами, которые подготовили меня к экзаменам. Но она мне посоветовала пойти на отделение музкомедии. Я даже не знала, что это такое, а это оказалась оперетта.

Я вам даже передать не могу, какой большой был конкурс! А брали всего 20 человек. Но поступила я очень легко – голос был хороший, внешность. Вели меня не только как героиню, но и как характерную актрису. Помню, мы ставили отрывки, я играла в «Дяде Пете» по Шукшину. Так моя подружка меня не узнала. Я накрутила волосы на папильотки, в ночной рубашке грелась, развалившись, на солнышке. Наши преподаватели – режиссеры удивлялись: откуда у нее это? Спорили: «Я говорил, она не героиня!» — «Нет, героиня, но больше характерная актриса». А мне нетрудно было играть Шукшина – я деревенская девчонка, знаю эти типажи, быт деревни. Потом мне этот опыт пригодился, когда я играла Элизу Дулитл в «Моей прекрасной леди». В первом акте моя героиня — девчонка из трущоб.

— В Одессу как попали?

— Когда еще училась, меня пригласили в драматическую студию Юрия Мочалова. Я там играла главную героиню в «Утиной охоте» Вампилова. И была уверена, что после окончания института буду играть там. А на дипломных спектаклях меня попросили подыграть в отрывке из «Летучей мыши» – исполнить партию Розалинды в сцене вранья. Согласилась. Когда закончили отрывок, подходят ко мне мужчина и женщина. Он говорит: «Тамара, а вы не хотели бы жить у моря?». Я думала, что это шутка. Отвечаю: «Ну, у моря, конечно, было бы здорово. Если бы еще была бы вилла...». Они рассмеялись и представились. Это были Маргарита Ивановна Демина и Михаил Григорьевич Водяной. Я тогда не видела ни фильма «Свадьба в Малиновке», ни других его работ. Но я знала, что двум артистам оперетты присвоены звания народных артистов СССР – Татьяне Шмыге и Михаилу Водяному. Причем он раньше получил звание. Водяной спрашивает: «Так как вы смотрите на то, чтобы поехать в Одессу, в наш театр?». А я сразу взяла и выпалила: «А почему бы и нет?». Меня еще и в Иваново приглашали, и в Иркутский театр. Мой муж на год раньше окончил институт и туда поехал. А я даже не думала куда-то уезжать – хотела остаться в Москве.

Потом пришла к Мочалову и сказала: «Вы меня простите, но мне надо петь». Он просил меня не торопиться с ответом, обещал, что будет ставить и музыкальные спектакли для меня. Я пообещала подумать и в следующий раз дать ответ.

Когда мы с Валерой Бендеровым, который сейчас солист в Одесском оперном театре, приехали в Одессу, Михаил Григорьевич встретил нас на своей белой «Волге» и сразу же повез показывать город, по всем окрестностям, к лиману. Была весна, и когда я увидела эту красоту, была в восторге. Потом он показал новое здание театра. Тогда здесь были только стены и сцена. Ох, как он им гордился, говорит: «Посмотри Тамара, ты будешь играть на этой большой сцене, посмотри какой зал – 1,5 тыс. человек, сколько в одном спектакле тебя увидит зрителей!». Думаю, ну бабка надвое сказала, я еще даже не прослушалась, неизвестно, буду ли играть, а он говорит так, как будто я тут уже работаю.

Меня ввели сразу в четыре спектакля: «Старые дома», «Пусть гитара играет», мюзикл «Обещания, обещания» и «Дон Жуан в Севилье». Так здесь понравилось, что даже не вернулась в Москву.

— Какой спектакль для вас был первым в одесском театре?

— «Старые дома». Я играла Галю. Там есть слова: «А-а я из Ма-а-сквы, у нас там все та-а-кие…». Это было очень «в жилу». Вообще, спектакль очень нравился, этот одесский говор, одесский юмор. Спектакль был такой… «домашний». «Вы идете на базар? – Да, я иду на базар. – Возьмите мне 8 кг слив на варенье». Вот просто так, 8 кг слив.

— Как вас, молодую актрису, приняли корифеи?

— Да великолепно! Очень понравилось, как все нас приняли. Тогда в театре работали звезды – Людмила Сатосова, Маргарита Демина, Евгения Дембская, Семен Крупник, Виктор Алоин, Юрий Дынов. Все были ко мне очень доброжелательны. Дынов даже писал стихи про меня – наконец-то взяли такую красивую девочку.

Вообще первые лет 15-ть в театре у меня были безоблачные. Я работала очень много. По 23–24 спектакля в месяц, и все главные роди. Главное – мы работали вообще без микрофона, и на этой сцене тоже. А сейчас поют, не напрягаясь. Мне это не очень нравится. Хотя, если, например, играть мюзикл, тогда да, конечно, без микрофона не годится. Правда, как ни странно, «Обещания, обещания» мы играли без микрофонов.

— У вас есть любимые роли?

— Ну, честно скажу – что ни роль, все хорошо. Конечно, нравилась Розалинда из «Летучей мыши». Мне там делать нечего было, я играла саму себя. Сил было много, я скакала по этим лестницам, не думала, что дыхания не хватит петь. Танголиту любила из оперетты «Бал в Савойе». Но самый лучший спектакль у меня, все-таки, «Дон Жуан в Севилье».

… В чем беда всех опереточных актрис? В том, что надо не только петь, надо играть. Любить надо еще, хорошо уметь любить на сцене. Только любить по-настоящему, чтобы это было естественно. Это мало кто умеет. Я и оперетту раньше не любила только из-за этого.

Когда к нам пришел главный дирижер Вадим Перевозников, который не видел меня в ранних спектаклях, нужно было переписать под меня, понизить, женскую партию в терцете Мишка – Ферри – Цецилия «Проходят годы, проходит боль…» из «Королевы чардаша». Он сказал: «Вам я отказать не могу. Я знаю, когда вы пели Сильву, у вас в хоре мужчины плакали». Я была удивлена – откуда?

— Многие актрисы хотят быть красивыми, играть героинь, но боятся характерных ролей. А вам какие роли больше нравятся?

— Характерные. Но, опять же, быть характерной актрисой сложнее во много раз, чем быть героиней. Конечно, есть толщинки, грим. Но толщинки – толщинками, грим – гримом, но нужно еще быть смешной и одновременно органичной, естественной. Это очень сложно, это нужно искать характер, а не кривляться, паясничать... Это приходит с годами.

Когда я отдала роль Сильвы более молодой актрисе и стала играть Цецилию, меня спрашивали – почему? А я сказала, всё!, хочу на сцене попроказничать.

— Вы работали со многими режиссерами. Какой вам ближе?

— Больше всего нравилось работать с Семеном Штейном. Очень нравились «Моя прекрасная леди» и «Летучая мышь» в его постановке. Я в «Летучей мыши» была одна Розалинда, хотя в театре было очень много вокалисток. У нас были три Адели, а я одна.

Нравился Борис Бруштейн, поставивший «Дон Жуана в Севилье». Приезжал Александр Белинский из Ленинграда ставить на Люсю Сатосову «Королеву Чардаша». А я играла Сильву. Он не мог мне простить, что я отказалась сниматься в его экранизации «Марицы». Приехал и говорит обо мне: «Где эта дурочка?».

— Почему вы отказались сниматься?

— У меня сестра должна была родить. У нас здесь нет родственников, я думала – как она будет одна? Плюс как раз началась постановка «Моей прекрасной леди». Я очень хотела в этом спектакле сыграть, тем более Штейн второй раз приехал. Он ставил этот спектакль на меня и Галю Жадушкину. И я подумала: как же это будет без меня? И решила: лучше синица в руках.

Белинский мне потом говорил: «Как ты могла, да ты же прирожденная Марица! Ты бы и петь сама могла». Марицу потом сыграла Наталья Андрейченко. Ее пришлось озвучивать другой певице. Белинский мне до сих пор передает приветы.

— Что бы вы хотели сейчас сыграть?

— Музыкальный спектакль с хорошим драматическим материалом и хорошей музыкой. Такой как «Поздняя серенада» Арбузова, «Пока арба не перевернулась», «Скрипач на крыше». Так не хватает хорошего драматического материала! Хотела бы сыграть «Театр» Моэма, «Хануму». Раньше ни одна актриса не сидела без ролей. Работали до последнего. Брался материал на молодых и обязательно – для корифеев.

— В нашем театре были приняты розыгрыши?

— Конечно. В основном делали мужчины. И чаще всего инициатором был Алоин. В спектакле «На рассвете» он играл сцену с Водяным. У Алоина были слова «осел с голубыми ушами». Так на один спектакль он из пластилина сделал себе большое голубое ухо. Все это видели, кроме Водяного. Алоин старался стоять к нему так, чтобы этого уха не было видно. На словах «голубые уши» Алоин повернулся к Водяному. Тот от неожиданности забыл слова.

Вообще Михаил Григорьевич очень серьезно относился к работе. С ним импровизировать было невозможно. Было так: поем с ним дуэт Мишки Япончика и Веры Холодной из того же спектакля. Я – в платье с открытой спиной. Он стоит сзади и обнюхивает меня. В какой-то момент он случайно щекотнул меня усом. Я в этот момент должна была спеть: «Под звуки танго я позабуду день вчерашний…». А мне стало так смешно, что вылетел текст из головы. И я пою: фа-фа-фа-фа-фа … тара-да … та-та. Он поет: «Зачем вам эта Эйфелева штучка, когда в Одессе есть приличная толкучка и совершенно потрясающий Привоз…». И дальше: «И заживете у меня как чижик-пыжик…». А от моего «фа-фа-фа-фа» он забывает текст. И поет: ла-ла-ла ла-ла, ла-ла-ла-ла. И это было так смешно, что все, кто стояли за кулисами, попадали. Мы станцевали танго, он выпихивает меня за кулисы и говорит: «Ох, ёёёё! Ну и напели!». Я подошла и говорю: «Вы извините, вы меня так щекотнули чем-то, что у меня просто вылетел текст». Он: «Я щекотнул?».

— Вас разыгрывали?

— Нет, я же была героиня. Разве можно было меня разыгрывать? Хотя, вот, вспомнила. Мы поехали в Южный со спектаклем «Берегите мужчин». Я играла доктора, который изучал долголетие мужчины. А Николай Завгородний играл молодого человека, переодетого в старичка. Я подходила к нему и говорила примерно такой текст: «Понимаете, Иван Прокофьевич, наш организм содержит…». И проводила рукой вдоль его туловища, а он в этот момент скрестил руки у паха и сделал движение бедрами вперед – назад. У нас было 5 минут хохота на сцене. Я отвернулась и ушла в угол, дирижер упал. Кто-то из актеров на сцене отвернулся, кто-то сел. И зрители видят, что мы не можем начать. Я пытаюсь успокоиться. Но как только подхожу к Завгороднему – опять начинаю смеяться. А дирижеру нужно играть, он только встрепенется – и опять смех. Так пока я не укусила себя за губу – не могла играть. Подошла сзади, взяла Завгороднего за плечи, и дальше пошел текст.

Был еще случай, в «Дон Жуане» я пела романс. В это время живой голубь спустился с колосников и стал передо мной у оркестровой ямы. В зале – тишина. Вышел партнер, когда увидел – просто оторопел. А голубь никуда не уходит, стоит передо мной – и все. А я так испугалась, потому что, если голубь прилетел в дом – это к покойнику. Допела я романс, мы сыграли сцену, голубь пошел по сцене и исчез так же неожиданно, как появился.

Зрители потом выходили со спектакля и говорили – ты смотри, у них даже голубь дрессированный. А коллеги мне сказали: это к тебе чья-то актерская душа прилетела…

Инна КАЦ.

Інформагентство «Вікна-Одеса»