Человек, который рыдает

Одесская русская драма в эти дни оказалась впереди планеты всей. Нет ничего удивительного в том, что за всю историю существования романа Виктора Гюго «Человек, который смеется», никто не попытался вывести его героев на театральные подмостки.

Экранизации были, более или менее удачные, но и они уступают литературному первоисточнику. Даже многосерийные фильмы (на сцене времени не так много) по этому роману в ряде моментов оказывались просто бессильны передать нюансы повествования, интонационный словарь эпохи, ее моральный климат, позицию автора, которая едва ли не интереснее рассказанной им истории. Вот как передать средствами сцены, например, такую авторскую характеристику бродячего актера, философа, поэта и предсказателя Урсуса: «Благодаря своему искусству врачевателя, а может быть, и вопреки ему, Урсус исцелял больных… У него были лекарства на всякие случаи. Ожоги исцелял он кожей саламандры, из которой у Нерона, по словам Плиния, была сделана салфетка… Ходили слухи, будто одно время сидел он в сумасшедшем доме; ему оказали честь, приняв его за умалишенного, но вскоре выпустили на свободу, убедившись, что он всего-навсего поэт. Возможно, что этого и не было: каждый из нас бывал жертвой подобных россказней… Будучи нелюдимым и вместе с тем словоохотливым, не желая никого видеть, но испытывая потребность поговорить с кем-нибудь, он выходил из затруднения, беседуя сам с собою».

Вы знаете, что самое удивительное? А то, что в новом спектакле нашего Русского театра «Человек, который смеется», заслуженный артист Украины Анатолий Антонюк в скупо отведенные ему минуты существования на сцене играет своего Урсуса именно таким, каким его написал Виктор Гюго. Ему совершенно некогда рассуждать о Нероне с Плинием и так далее, однако здесь, как мне кажется, яркий представитель школы представления пошел к образу вполне «по Станиславскому», от внутреннего — к внешнему. Угрюмый «медведь» (а ursus в переводе с латыни и означает наименование этого зверя) не без труда преодолевает свою мизантропию, решаясь взять на себя заботы о замерзающих детях, Гуинплене и Дее. Рисунок роли почти как у Пабло Пикассо — вот гимнаст в картине «Девочка на шаре» столь же философичен и печален, ему нужен для душевного равновесия некто хрупкий, о ком он бы мог позаботиться… Урсус появляется в самом начале спектакля даже не на авансцене — на вынесенном в первые ряды партера помосте. Такой прием хоть и подсократил число зрительских мест, зато расширил поле актерской игры, позволил произносить наиболее важные монологи в максимальной близости от публики.

Достойный дуэт актеру составляет Николай Шкуратовский, исполняющий роль волка Гомо (Урсус философски принял «медвежье» имя, но волка назвал «человеком», от латинского же homo, не без упрека обществу, в котором во все времена бывает так, что человек человеку становится волком). Все эти кульбиты и завывания в плюшевом костюме могли бы напомнить о ТЮЗовских волках на сцене, да поначалу и напоминают, но Шкуратовский, чья пластичность публике давно известна, подкрепляет ее опять-таки добротной игрой, достойной «школы переживания». Эти двое, человек-медведь и волк, который человечнее многих двуногих, оказались лучшими образами спектакля, достойными легендарного романа.

Увы, все остальное, что называется, поставлено с ног на голову. Надо отдать должное постановщику спектакля, режиссеру Алексею Литвину — очевидна его искренняя заинтересованность романом Гюго. «Человек, который смеется», явно вдохновил его более чеховской «Чайки», поставленной им же ранее на той же сцене. Просто задача оказалась слишком сложной. Понятное дело, созданная Литвиным инсценировка сохранила наиболее выразительные диалоги романа, пренебрегая всем остальным. Но в том-то и дело, что пренебречь здесь чем-либо очень трудно. Схему можно было бы заполнить изнутри. Только для этого надо обладать масштабом таланта и опытом Анатолия Антонюка. Лорд Дэвид Дирри-Мойр, он же Том Джим-Джек, великолепно прописанный классиком двойственный характер, в исполнении заслуженного артиста Украины Бориса Смирнова как-то удручающе одномерен. Что среди пэров Англии, что среди простого народа, что в покоях Джозианы. Наверное, он, подобно одному моему знакомому, поставил себе такую жизненную задачу: «Пусть люди видят, что я со всеми одинаков!». Оно и видно.

Молодые актеры, при всем к ним уважении, проигрывают в данном спектакле. Блестящая в других постановках театра Татьяна Коновалова демонстрирует явный недостаток душевного опыта для образа герцогини Джозианы. А режиссерской помощи не поступило. И дело даже не в том, что богачка герцогиня бедненько по меркам своей эпохи одета. Все уже научились воспринимать такое несоответствие как необходимую меру условности (за зримый облик спектакля отвечает сценограф Григорий Фаер). Не беда и то, что декорации лаконичны — на ступени лестницы набрасывается покрывало, вот и готовы покои Джозианы. Пусть так. Хуже другое — молодая актриса, не очень понимая, за какой пласт культуры взялась, получив эту роль, откровенно комикует, занимаясь самоповторением, как если бы она все еще играла студентку Катю в современной комедии «Девочки».

Однако пресыщенная, противоречивая, и при этом совсем не утратившая души и совести герцогиня далеко не идентична какой-нибудь плебейке вроде Кати. Тут смешного мало. Тут огромный надобен труд. Иначе, как мы и видим, все упрощается, приобретает плоский и даже пошлый вид. Такая Джозиана не могла бы привлечь внимание самого «Человека, который смеется», ведь у нее кроме внешности смазливой нет ничего. Она и не привлекает — кто не читал романа, в жизни не догадается, что Гуинплен не на шутку увлекался Джозианой и даже чуть не забыл о своей слепой возлюбленной Дее (в этой небольшой и довольно-таки схематичной роли довелось увидеть Анатасию Швец).

Не облегчил задачу режиссер и Михаилу Игнатову, исполнителю роли Гуинплена. Многообещающий артист играет на пределе своих возможностей, но все это для него во многом — китайская грамота. Пугающее и одновременно смешащее лицо Гуинплена, изуродованного вследствие хирургической операции, совершенно не далось гримерам. Актеру нарисовали поверх щек какие-то тараканьи усы. Не портит привлекательной внешности исполнителя, зато и не смешит, и не пугает тем более. О гротеске приходится забыть. Кого насмешит, да просто взволнует этот плаксивый персонаж?

Знаменитая сцена в Палате лордов, где Гуинплен произносит обличительную речь, лишена главного своего пафоса. Ведь пэры Англии уж и готовы поверить оратору, и устыдиться притеснений собственного народа ради личной роскоши (всегда актуально!), но его лицо-маска вызывает у них истерический хохот… На нашей сцене раздаются только вялые смешки. А Гуинплен начинает свой монолог на помосте, почти в зрительском зале, с очень высокой ноты, и умудряется в течение долгого времени удерживать напряжение, и даже повышать его градус, и все заканчивается истерическими рыданиями персонажа. Трогательно, мило, мастеровито. А при чем тут Виктор Гюго с его романом? Назовите Джозиану Катей, Гуинплена — Петей, лорда Дэвида Дирри-Мойра — Давидом Эдуардовичем, и все срастется.

Мария ГУДЫМА.