Скифскому царю от одесского ювелира

В «добрые старые времена», когда даже студенты могли позволить себе коллекционирование разных предметов старины, нежданно-негаданно раздался телефонный звонок. Незнакомая женщина, представившись давней маминой подругой и назвавшись Асей Осиповной, посетовала, что давно ничего о маме не слышала, и что их пути разошлись еще задолго до начала войны. Узнав, что мамы нет дома, она рассказала, что прочла в «Вечерней Одессе» какую-то очередную мою публикацию в рубрике «О чем поведала медаль», поняла, что я занимаюсь коллекционированием и краеведением, и решила позвонить. И неожиданно сообщила потрясающее, по крайней мере для меня, известие, что у нее сохранилась память о дедушке — какой-то одесский дореволюционный жетон. Больше она ничего не сказала, и мы договорились встретиться.

Только коллекционер может себе представить, с каким чувством я ехал на это рандеву. Желание было только одно — жетон надо приобрести! Но я даже не подозревал, что это за жетон!

Малогабаритная квартира нового типового пятиэтажного дома на Черемушках была обставлена старинной, родной мне с детства мебелью. Сразу бросилась в глаза стоявшая на комоде фотография размером в открытку в изящной рамке. На меня смотрел интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти с клиновидной бородкой. «Видимо, доктор», — подумалось мне.

Но Ася Осиповна спросила: «Вы слышали что-либо об Израиле Рухомовском?» Получив положительный ответ, она, взяв фотографию, сказала: «А это мой дед — Шепсель Гохман» и, сняв с шеи подвешенный на веревочке малюсенький серебряный кружочек с ушком, с гордостью добавила: «А это — работа того самого Рухомовского». Вместе с жетончиком Ася Осиповна протянула мне увеличительное стекло.

И только с помощью лупы на одной из сторон этого крохотного жетончика диаметром всего семь с половиной миллиметров можно было прочесть выгравированный печатными буквами без знаков препинания текст российского гимна:

БОЖЕ
ЦАРЯ ХРАНИ
СИЛЬНЫЙ ДЕРЖАВ-
НЫЙ ЦАРСТВУЙ НА
СЛАВУ НА СЛАВУ НАМЪ
ЦАРСТВУЙ НА СТРАХЪ
ВРАГАМЪ ЦАРЬ ПРА-
ВОСЛАВНЫЙ БОЖЕ
ЦАРЯ ХРАНИ

На оборотной стороне была выгравирована нотная запись гимна, под которой значилась фамилия гравера «Rouchomovsky Paris».

В моей коллекции уже был такой. В свое время, когда я только начал собирать связанные с Одессой медали и жетоны, мне его продал известный в Одессе коллекционер Михаил Александрович Зильберман. Он же рассказал и об одесском гравере-ювелире талантливом самоучке Израиле Рухомовском, и о выполненной им в 1896 году по заказу братьев Гохманов знаменитой «тиаре Сайтоферна», и о самих братьях. Гохманы были очаковскими купцами, которые торговали поддельными предметами старины, якобы найденными при многочисленных раскопках, а на самом деле — изготовленными тогдашними ювелирами.

В том же 1896 году выполненная Рухомовским золотая чеканная тиара, отнесенная к III веку до н. э., была приобретена Лувром за баснословную цену — 200 тысяч франков, а спустя семь лет после сенсационных публикаций в печати была признана как творение искусного одесского мастера. Также я знал, что уже позднее, приобретя всемирную известность и получив на выставке в «Салоне» французских художников золотую медаль за один из своих шедевров «Саркофаг со скелетом», Рухомовский навсегда покинул Одессу и поселился в Париже.

Еще одним из сохранившихся раритетов Аси Осиповны оказался светлый, цвета сепии, кожаный саквояж с латунными запорами сверху, один из тех, какие в досоветские времена являлись неотъемлемым атрибутом врачей и коммивояжеров. А этот, по словам его нынешней владелицы, принадлежал ее деду, и с ним он, якобы, никогда не расставался.

Обо всем увиденном в том доме я рассказал Никите Алексеевичу Брыгину – основателю и первому директору Одесского литературного музея. И тут он неожиданно изъявил желание все это узреть собственными глазами.

Здание будущего музея находилось тогда еще только в стадии реставрации, составления тематического плана да в замыслах его директора. Работы по воссозданию интерьеров помещений бывшего облисполкома шли уже полным ходом. Но неожиданно они были приостановлены в связи с прекращением финансирования. Вдруг обнаружилось, что в свое время Никитой, но только Хрущевым, это уникальное здание в числе многих себе подобных по всему Союзу было вычеркнуто из списка памятников архитектуры в целях экономии для строительства «хрущоб». А раз это не памятник архитектуры, то реставрационные работы специализированными реставрационными мастерскими там вестись не могли. Возможен был только ремонт каким-нибудь ремонтно-строительным управлением.

Опечаленный Никита Алексеевич, узнав как-то, что я еду в командировку в Киев, без всякой надежды на успех попросил меня «куда-нибудь зайти и что-нибудь сделать». И прежде чем приступить к служебным делам, я направился в Госстрой УССР. Там мне порекомендовали обратиться непосредственно к заведующей Отделом охраны памятников архитектуры.

Приятная женщина с запомнившейся на всю жизнь фамилией Моргулис внимательно меня выслушала и с сожалением констатировала, что снова включить это здание в состав памятников архитектуры не имеет права, но может написать письмо, которое послужит для банка аргументом, что восстанавливаемое здание облисполкома, бывший дворец князей Гагариных, является уникальным и, построенное в первой половине XIX века по проекту известного зодчего Людвига Отона, представляет с точки зрения архитектуры большую ценность. Письмо было написано, необходимая печать проставлена и для возобновления финансирования банком сыграло-таки свою положительную роль. Никита Алексеевич был тогда несказанно рад.

И вот мы сейчас у Аси Осиповны. Увидев саквояж Шепселя Гохмана, Брыгин тут же окрестил его «рыжим» и, не раздумывая, нарисовал картину будущей экспозиции о Рухомовском.

Спустя какое-то время и этот жетон «Боже, царя храни...» оказался в моей коллекции, но я до сих пор не могу простить себе своего легкомыслия, что не догадался испросить тогда разрешения Аси Осиповны сфотографировать портрет ее дедушки. Кое-какие нелицеприятные сведения о нем, связанные с «Тиарой Рухомовского», мне были тогда уже известны хотя бы из уст того же Михаила Александровича Зильбермана. Внучка Гохмана, естественно, убеждала меня, что все это не так.

Что же касается «рыжего» саквояжа, то в экспозицию Литературного музея он так и не попал — «загоревшийся», было, вначале одной из своих фантастических идей Никита Брыгин впоследствии несколько поостыл. Но спустя какое-то время я нашел упоминание об этом саквояже, да что там упоминание — целую детективную, можно сказать, историю о Рухомовском, о сотворенной им тиаре и братьях Гохманах в одной из книг о фальсификациях произведений искусства.

Эта книга вышла в 1966 году в московском издательстве «Советский художник». Называется она «Поддельные шедевры». Там ее авторы М. Я. Либман и Г.С. Островский настолько увлекательно, используя специальную литературу и ссылаясь на различные источники, рассказали о многочисленных подделках, в том числе и историю с «тиарой Сайтоферна», что я решил начать собственные поиски сведений о судьбе Рухомовского в библиотеке имени Горького, где сохранялись еще не тронутые варварами тщательно переплетенные подшивки старых одесских газет.

Исключительному, неповторимому творчеству Израиля Рухомовского еще в 1903 году был посвящен изданный Б. И. Сапожниковым в его же «Коммерческой типографии» в Одессе иллюстрированный критико-биографический очерк «Израиль Рухомовский и его работы». Книга эта уникальна. Сохранившаяся чуть ли не в единственном экземпляре, она содержит как биографические сведения об этом самобытном таланте, так и подробные описания его ранних ювелирных шедевров.

Итак, поддельная тиара, якобы подарок ольвийских греков их некогда грозному соседу скифскому царю Сайтоферну, после длительного «синклита» Лувра: его директора, руководителя отдела античного искусства, ряда авторитетных ученых и богатых меценатов была, наконец, куплена музеем за 200 тысяч франков.

Тиара в древние времена представляла собой головной убор античных царей, а позднее — Папы Римского. «Тиара Сайтоферна», чеканенная Рухомовским целиком из тонкой золотой полосы, была высотой семнадцать с половиной сантиметров. Она воспроизводила куполообразный парадный шлем, разделенный на несколько горизонтальных поясов, в основном, орнаментальных. Центральное место занимала средняя широкая полоса с изображениями сцен из гомеровских «Илиады» и «Одиссеи». Живописной чеканкой был образован и нижний, второй по ширине фриз, где скифский царь охотится на фантастического крылатого зверя в то время как его коронует лавровым венком богиня Победы Нике.

Верхнюю, ажурно орнаментованную часть тиары, венчала чешуйчатая змея с поднятой головой и кольцом обвивавшая головной убор. Среднюю и нижнюю части разграничивал пояс в виде городской оборонительной стены и восьми возвышающихся над ней башен. Надпись на стене на древнегреческом языке уведомляла о подношении тиары в дар Сайтоферну Сенатом и жителями города Ольвии: «Царю великому и непобедимому Сайтоферну. Совет и народ ольвиополитов».

Семь лет Париж находился в упоении от своего приобретения, пока вдруг совершенно неожиданно в начале марта 1903 года в одной из парижских газет не появилось сообщение скульптора и художника с Монмартра Эллина-Майенса. Привлеченный к судебной ответственности за подделки картин, Майенс заявил следователю, что намерен отомстить антикварам и художественным экспертам и разоблачить проделки фальсификаторов. Он указал, где в больших количествах производятся подделки не только картин, но и древностей, а также назвал курьезнейшие подробности пополнения коллекций невежественными меценатами. А в довершение рассказал о тех обманах, которым подвергались разные музеи. Даже в Лувре, по его словам, имеются поддельные картины и «древности». И уж совсем, как гром среди ясного неба прозвучало сообщение о том, что приобретенная Лувром сногсшибательная «Тиара Сайтоферна» является якобы его творением, что он вылепил ее по заказу какого-то скончавшегося еще до появления разоблачительной статьи торговца по полученным от него рисункам, а потом вместе с ювелиром изготовил из золотой полосы. Майенс утверждал, что обнаружить подделку нетрудно, так как тиара спаяна по современному способу, совершенно неизвестному древним грекам.

Разразился грандиозный скандал. Французские газеты подхватили сенсацию. Насмешливые парижане изощрялись в издевках; в кабаре распевали веселые куплеты о севших в калошу ученых. Сообщение Майенса повергло в шок и уныние коллекционеров, вкладывавших огромные деньги в произведения искусства и работы античных мастеров.

События стали разворачиваться с колоссальной быстротой. 13 марта 1903 года «Одесские новости» перепечатали из парижской газеты Matin показания ювелира Лившица, сделанные им на предварительном следствии по делу Эллина-Майенса. Лившиц, прежде живший в Одессе, утверждал, что «Тиара Сайтоферна» — дело рук его хорошего знакомого, одесского ювелира Израиля Рухомовского, что он лично видел ее в процессе изготовления у него дома в 1895 году и имел возможность проследить появление на свет этой изумительной работы. Там же он видел книгу с гравюрами, которыми пользовался Рухомовский при выделке тиары, заказанной, якобы, каким-то господином, проживавшим где-то вблизи Одессы.

Вслед за сообщением Лившица парижские газеты опубликовали письмо бывшей одесситки госпожи Нагеборг-Малкиной, подтвердившей слова Лившица, что тиара была выполнена именно Рухомовским, но тот и не подозревал, что когда-нибудь она будет интерпретирована как работа древнегреческого мастера.

В результате тиара была изъята из экспозиции, а судье Бунару было поручено произвести расследование с привлечением Лившица, Малкиной и, естественно, Рухомовского, если только, конечно, Рухомовский — не мифическая личность.

Теперь уже парижан больше всего волновал вопрос — в Париже или в Одессе была сфабрикована «древняя» тиара и как ее теперь называть: «Tiare de Monmartre» или «Tiarе d’Odessa»? Все же тиара — шедевр искусства, и если даже она и представляет собой подлог, то подлог артистический.

Разыскать в Одессе Израиля Рухомовского особого труда не представляло. «Виновника событий» в городе хорошо знали. Одесситам еще памятен был опубликованный в «Одесских новостях» один из последних шедевров ювелира.

Более чем в скромную квартиру Рухомовского, расположенную под самым чердаком дома № 36 по Успенской улице, куда вела грязная металлическая лестница, началось настоящее паломничество корреспондентов одесских и парижских газет и журналов. На низкой входной двери красовалась медная табличка с художественно выгравированной надписью «Рухомовский». Стены его маленькой комнаты были увешаны множеством рисунков и фотографий, фигурок и форм.

Хозяином оказался небольшого роста человечек с редкой растительностью на лице и темными, что глаз не было видно, очками. Он родился в 1860 году в городе Мозыре Минской губернии, который был печально известен тем, что «каждые три года выгорал до основания».

Родители Израиля Рухомовского готовили его в раввины, и он, получив чисто еврейское воспитание, хорошо изучил древнееврейский язык, литературу и Талмуд. Впрочем, особенной охоты к учению не чувствовал, а с раннего возраста пристрастился к искусству. Тайком забравшись куда-нибудь подальше, со всевозможными предосторожностями начал рисовать, вырезывать на дереве, на камне, на чем попало. Особенно увлекался резьбой по металлу.

Наконец, его родители примирились с тем, что их сын раввином не будет, и предоставили ему свободу действий. Благодаря природным способностям и упорному труду, будучи совершенным самоучкой, Рухомовский достиг небывалой степени технического совершенства. И когда он явился в Киевские граверные мастерские, то оказалось, что ему там не у кого и нечему учиться.

Еще в Мозыре Рухомовский стал известен многим граверам и торговцам. К нему обращались с заказами из Киева, Харькова и других городов.

После последнего пожара сильно нуждавшийся отец Рухомовского перебрался с семьей в Одессу. И здесь не получивший никакого художественного образования, но обладая потрясающими талантом, мастерством и зрением, Израиль Рухомовский в своем творчестве смог достичь самых высоких вершин, его миниатюры стали признанными шедеврами искусства, в которых одновременно присутствовало мастерство скульптора, гравера, чеканщика и ювелира.

Прошло несколько лет. И вот сейчас, 18 марта 1903 года, газета Figaro получила от Рухомовского телеграмму, где он сообщил, что если ему вышлют 1200 франков, то сможет приехать в Париж и представить доказательства своего авторства в изготовлении тиары. В то же самое время другая газета, Eclair, напечатала письмо художника Эллина-Майенса, в котором тот признался, что свое заявление сделал ради шутки, что к «Тиаре Сайтоферна» не имеет никакого отношения, но надеется, что ему эту шутку простят хотя бы ради той истины, которую ему косвенно удалось открыть.

«Талмуд говорит, — сказал Рухомовский одному из посетивших его журналистов, — что в жизни каждого человека в свое время наступит его час. Для меня мой час наступил теперь. Я получил несколько телеграмм с предложениями приехать в Париж от таких редакций, как Figaro, Matin, Petit Journal и многих других. Я не отрицаю своего участия, но вместе с тем не могу подтвердить, что эта тиара — та самая, которую делал я. На днях я выезжаю в Париж и, когда ее увижу, все расскажу».

Французское консульство в Одессе финансировало путешествие Рухомовского, и 5 апреля одесский ювелир прибыл в Париж. В качестве доказательства он привез с собой модели, рисунки и формы тиары. Более того, свое авторство он собирался доказать тем, что в любое время готов был по памяти создать любой фрагмент тиары.

Французским министром изящных искусств была создана специальная комиссия. Возглавил ее Шарль Клермон-Ганне, член Академии наук, профессор Колледж де Франс, одного из старейших учебных заведений Франции. В свое время, еще в 1867 году, Клермон-Ганне, являясь французским консулом в Иерусалиме, стал известен как археолог, первым обнаруживший подделки среди библейских пергаментов. В комиссию были приглашены также видные археологи, эпиграфисты, ювелиры, граверы и другие специалисты.

Париж бурлил. Портреты неизвестного одесского ювелира и фотографии тиары обошли все газеты. Падкие на сенсацию журналисты держали публику в курсе малейших событий, описывая внешность новой знаменитости, его одежду, привычки и даже меню. А один богатый американский любитель курьезов по фамилии Барнум предложил даже администрации Лувра 250 тысяч франков за тиару, но только в том случае, если та окончательно будет признана «настоящей фальшивкой».

Луврская комиссия приступила к расследованию. Незадолго до его окончания раздосадованный Рухомовский пожаловался одному из журналистов Figaro на администрацию Лувра, которая отнеслась к нему крайне враждебно, скрывала его адрес и две недели подряд подвергала весьма пристрастным допросам.

«Еще не видя самой тиары, — рассказывал Рухомовский, — я этим господам описал ее подробнейшим образом, указал все изъяны, специально мной сделанные; представил фотографические снимки, которые заказал в Одессе после того, как ее изготовил; представил даже гипсовые модели горельефов тиары и список гравюр, которыми я пользовался для своих горельефов, указав при этом, в каких именно книгах они помещены. Я, наконец, по их требованию выписал из Одессы свои инструменты и у них на глазах этими инструментами точнейшим образом воспроизвел один из рисунков тиары. И всего этого этим господам мало! Неужели я должен сделать новую тиару, чтобы они поверили? Я сомневаюсь, впрочем, что эти господа и тогда убедятся. По той простой причине, что они просто не хотят быть убежденными».

Но все-таки после проведенного «следственного эксперимента», когда Рухомовский по памяти, в закрытом помещении и в полной изоляции смог создать абсолютно идентичный фрагмент тиары, комиссия, придя, наконец, к выводу, что экспертизу можно считать оконченной, представила министру доклад, в котором в самой категорической форме выразила убежденность в поддельности тиары. Так называемый дар ольвийских греков скифскому царю оказался изделием одесского резчика-виртуоза Израиля Рухомовского. Несколько месяцев в Париже бушевал неутихающий шторм. Не было дня без сообщений в прессе, статей, карикатур, лимериков и даже процессий студентов-художников по улицам города.

Что же касается самого Рухомовского, то он рассказал туманную историю с упоминанием какого-то неизвестного господина из Керчи, который заказал ему тиару якобы в качестве подарка в день юбилея какому-то видному ученому-археологу. И будто этот же господин и снабдил Рухомовского необходимым «подручным материалом». Прежде всего, это были всемирно известные «Русские древности в памятниках искусства», изданные в 1889–1899 годах видным археологом и нумизматом графом И.И. Толстым и крупнейшим историком византийского и древнерусского искусства, старшим хранителем Эрмитажа, профессором Н.П. Кондаковым. Также это был составленный Вейссером и изданный в 1865 году иллюстрированный большого формата «Картинный атлас всемирной истории». Из этих источников и черпал Рухомовский сюжеты для создания своего шедевра, над которым работал около года, и за который ему было уплачено 1800 рублей.

Шепсель Гохман готов был назвать «действующих лиц» истории с тиарой, а также пролить свет на происхождение других «древностей», но при условии полной гарантии, что его не привлекут к ответственности. В противном случае он собирался выждать истечения десятилетнего срока давности.

Вполне естественно, что после всех этих перипетий удивительный талант Рухомовского вызвал большой интерес у публики. В выставочном зале парижского Салона Общества французских художников в том же году открылась экспозиция шедевров сорокалетнего одесского ювелира из собрания коллекционера Рейтлингера, который в свое время купил у Гохмана несколько «античных» произведений Рухомовского.

Одним из них была скульптурная композиция «Ахиллес и Минерва», чеканные фрагменты которой были выполнены из тонкой золотой полосы, а затем спаяны вместе. Другим великолепно выполненным экспонатом был золотой «Ритон» — сосуд для питья в виде рога, сплошь украшенный рельефными изображениями из жизни скифов. Нижнюю, заостренную часть «Ритона», Рухомовский исполнил в виде взметнувшейся фантастической полу-лошади, полу-змеи.

И, наконец, «греческое» золотое «Колье» — ожерелье с изображениями Геркулеса, сфинксов, сирен и амуров. Самым же привлекательным экспонатом был привезенный Рухомовским в Париж миниатюрный «Саркофаг со скелетом». Именно за этот ставший всемирно известным «Саркофаг», над которым его автор трудился девять лет, и который он назвал «шедевром своей жизни», Израиль Рухомовский получил Золотую медаль Салона.

Явившийся результатом перенесенной тяжелой и продолжительной болезни художника, «Саркофаг» выражал идею о бренности земной жизни и земного счастья, мысль о том, что «суета сует — все суета».

Он представлял собой серебряную шкатулку длиной 112, шириной 40 и высотой 44 мм. Внутри накрытого съемной крышкой «Саркофага» с аллегорической картиной «Шествие смерти» помещался миниатюрный скелет. Поверхности «Саркофага» были сплошь покрыты резными орнаментами, аллегорическими группами и шестью картинами на продольных сторонах — сценами из человеческой жизни с ее редкими радостями и почти сплошным горем. По три картины с каждой стороны.

На первой — безмятежно спящий в деревянной колыбели младенец; на второй — уже подросший юноша сосредоточенно готовится, видимо, к экзаменам; на третьей — его первая любовь, дама его сердца, миловидная девушка сидит с ним в саду на скамейке и с трепетом слушает пылкие речи юноши.

На четвертой картине отец семейства в кожаном переднике, закатав рукава, что-то кует на наковальне, старая колода которой потрескалась от его могучих ударов. Жена сидит возле на табурете и кормит грудью пузатого малыша. Мастерская служит молодым и кухней. Обстановка самая убогая. На веревке сушатся простыня, чулки, полотенце. На полочках — горшки, тарелки и прочая посуда.

На пятой картине, оба уже старики, сидят, сгорбившись, на завалинке своей избы. Старик, понурив голову и придерживая коленями палку, глубоко задумался о близком неизбежном конце; старуха в чепчике и узорчатом переднике вяжет чулок. Бревенчатая избушка дала трещины, одно окно покосилось, некоторые стекла вылетели.

На последней картине старик умирает. Его голова высоко приподнята на подушке. Рубашка расстегнута, и большая борода прикрывает костлявую грудь. Около кровати на тумбочке — медикаменты, бутылочка с аптечным ярлыком, чайная ложечка. На комоде — лампа с бумажным абажуром. При свете ее, припав к сухой руке мужа, сидит в безысходном горе его старуха. Скоро он отправится в дорогу...

Эта дорога, длинная, бесплодная, каменистая, усеянная костями, на аллегорической картине «Шествие смерти» вырезана на крышке саркофага.

Смерть олицетворяет высокая худая женщина с длинной заостренной косой. За ней, не замечая ее и не думая о ней, заняя своими делами и мыслями, движется бесконечная разношерстная вереница людей. Тут и банкир с брюшком в цилиндре и фраке; и нищий на костылях; и торговка с корзиной; и генерал при эполетах и орденах; и скачущий верхом на палке, подгоняя ее плетью, беззаботный мальчишка; и барышня, вся в кружевах и с зонтиком. Всех ведет смерть. И всех — в одном направлении.

Особо выделяется в этом произведении золотой, высотой 90 мм, состоящий из 167 отдельных элементов скелет, над которым Рухомовский работал четыре года, начав в 1892 году еще в Мозыре и закончив в 1896 году в Одессе, в то время, как на изготовление нашумевшей «Тиары Сайтоферна» у него ушло всего около года.

Каждая человеческая косточка этого скелета, какой бы причудливой по форме она ни была, все виды соединений костей сохранены в этой миниатюре и переданы ювелиром с идеальной точностью. Причем эти соединения не только подвижны. Они подвижны ровно настолько, насколько подвижны они в настоящем скелете. И все это можно разглядеть лишь только при многократном увеличении.

29 апреля 2013 года «Саркофаг со скелетом», проданный на аукционе Sotheby’s за 365 тысяч долларов, обрел своего очередного владельца.

В пояснениях к этому аукционному лоту указывалось, что изготовленный Рухомовским в 1901 году «Саркофаг» в 1903 году экспонировался автором на выставке Салона французских художников в Париже, где мастер получил Золотую медаль. Через три года на аналогичной выставке он демонстрировал его снова.

Далее известно, что в 1997 году этот шедевр ювелирного искусства находился в коллекции флоридских собирателей Джека и Нины Хардофф (Jack and Nina Hardoff), однако уже в 1998 году был продан в Амстердаме на аукционе Christie’s.

И, наконец, последними владельцами «Саркофага» являлись известные американские собиратели иудаики, филантропы Майкл и Джуди Штейнхардт (Michael and Judy Steinhardt), которые и выставили его на заключительном аукционе.

Самое, на мой взгляд, ценное здесь — это не столько перечисление предыдущих владельцев, сколько описание всех подписей художника на его произведении. Причем, как на скелете, так и на самом «Саркофаге», их несколько. На скелете, вдоль малой берцовой кости правой ноги выгравировано: «Мозырь [18] 92 Одесса [18] 96», а на малой берцовой кости левой ноги — «Рухомовский».

На крышке «Саркофага» имеется подпись: «Израиль Рухомовский», а на его основании — авторская надпись: «Израиль Рухомовский. Одесса. 1901», которая однозначно определяет дату изготовления этого исключительного по своим достоинствам миниатюрного произведения искусства .

Был у Рухомовского еще один шедевр ювелирного искусства, осевший, видимо, в какой-то частной коллекции, но предусмотрительно описанный еще в 1903 году в упоминавшейся уже мной книге Б. И. Сапожникова. Это своеобразно исполненная миниатюрная «Бутылочка для духов», рисунки которой и узорчатые орнаменты выполнены припаянными друг к другу и бутылочке микроскопическими золотыми шариками. Мало того, что шариков таких приблизительно тридцать тысяч, пайка при этом совершенно незаметна. Пробка бутылочки выполнена в виде головы Фавна — бога полей, лесов и покровителя стад. Его усы, борода и волосы также сплошь усыпаны припаянными друг к другу шариками.

После окончания эпопеи с тиарой Рухомовский с женой и детьми переехал в Париж, был представлен известному филантропу барону Эдмону Ротшильду и долгое время выполнял его заказы. Незадолго до смерти, последовавшей в 1934 году, семидесятилетний Рухомовский сотворил для себя и своей жены миниатюрное надгробие с выбитой надписью:

«Мир и покой, хлеб и одежда всегда были в моем доме. Я любил свою работу, свою жену и свой дом. Даже после смерти моя душа будет присутствовать в твореньях моих рук, которые я после себя оставил».

Спустя почти сто лет после признания тиары поддельной, летом 1997 года, являющаяся ныне собственностью Парижского музея декоративных искусств «Тиара Сайтоферна» наряду с семьюдесятью уникальными произведениями Рухомовского из музеев и частных коллекций экспонировалась в Израильском музее. Там же демонстрировался другой шедевр ювелира — «Саркофаг со скелетом».

Был в моей коллекции также один, казалось бы, ничем особенно не выделявшийся серебряный жетон. В центре его лицевой стороны, внутри венка из лавровых веток — картуш с гербом Одессы. Вверху, между концами веток венка, дата: «22 августа» (день основания Одессы по старому стилю). В центре оборотной стороны — изображение памятника герцогу Ришелье. По сторонам памятника две даты: «1794» и «1894». По дуге окружности вдоль гурта помещена надпись стилизованным славянским шрифтом: «В память столетия основания г. Одессы». Под ступенями памятника мелким шрифтом выбит именник гравера: «гр. и. р.».

Много лет этот жетон находился в моей коллекции в единственном, известном мне экземпляре. Его не было даже в собрании крупнейшего ленинградского коллекционера В.В. Ашика. Спустя какое-то время, когда мне посчастливилось достать другой, я его с радостью выслал своему питерскому коллеге. Виктор Владимирович был очень рад презенту и высказал заманчивое предположение. Он предложил расшифровать именник мастера как «гравировал Израиль Рухомовский». И я думаю, он совершенно прав. Знаток есть знаток.

...Как гласит один из мудрых афоризмов Козьмы Пруткова, «никто не обнимет необъятного». Так и мне совсем недавно стало известно о существовании в немецком курортном городе Баден-Баден открывшегося там в 2009 году частного Музея Фаберже, где экспонируются шедевры мирового ювелирного искусства из многочисленного единственного в своём роде собрания известного московского коллекционера Александра Иванова.

Помимо уникальных шедевров мастеров всемирно известной фирмы Фаберже, среди которых и приобретенное Александром Ивановым на аукционе Christie’s в 2007 году за 9 миллионов фунтов стерлингов настоящее сокровище — так называемое ротшильдовское яйцо-часы, лучшее творение фирмы, есть и другие исключительные по своим достоинствам произведения ювелирного искусства. К ним относится изготовленная Израилем Рухомовским специально для намечавшейся в 1904 году в Париже выставки Салона французских художников миниатюрная копия сотворённой им же в 1896 году в Одессе золотой чеканной так называемой античной «тиары Сайтоферна». И если сработанная Израилем Рухомовским «оригинальная» луврская тиара имеет высоту сто семьдесят пять миллиметров, то высота одного только среднего, самого широкого горизонтального пояса тиары со сценами из гомеровских «Илиады» и «Одиссеи» находящейся в экспозиции баден-баденского музея изготовленной тем же Рухомовским миниатюрного аналога составляет всего тринадцать миллиметров.

Как уже отмечалось, уменьшенная копия тиары экспонировалась на выставке Салона французских художников в Париже в 1904 году. Годом раньше за привезенный Израилем Рухомовским в Париж миниатюрный «Саркофаг со скелетом», над которым его создатель трудился девять лет и который он же окрестил «шедевром своей жизни», ювелирный гений был удостоен Золотой медали Салона.

И, наконец, что меня приятно удивило, в собрании баден-баденского Музея Фаберже имеется ещё одна работа Израиля Рухомовского. Это миниатюрный золотой жетон высотой всего 15 миллиметров, рисунок которого повторяет форму и одно из изображений знаменитой «Тиары» со сценами из жизни скифов на лицевой стороне.

На оборотной стороне жетона выгравировано: «На добрую память моему лучшему другу Иосифу Гехту. Автор тиары Сайтафарнеса Рухомовский. Одесса. 1903».

И, наконец, в последние годы отыскалось ещё несколько миниатюрных жетонов одесского гения. Один из них — это сработанный в 1902 году золотой жетон «Десять заповедей».

Другой жетон — «Если я забуду тебя, Иерусалим...»

На лицевой стороне в средней части миниатюрного жетона внутри обрамления в виде контура шестиконечной звезды Давида изображена группа молящихся возле Западной Стены Плача в Иерусалиме.

По окружности вдоль канта на иврите выбиты обрамляющие надписи — отдельные псалмы (на еврейском языке звучащие как Техиллим, то-есть «песни хвалы», гимны) из Книги Псалмов царя Давида — одной из библейских книг Ветхого Завета, практически полностью соответствующего еврейской Библии
(Танах): «Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука» и «Нам, рабам Твоим, дороги и камни его, и даже пыль».

На оборотной стороне в верхней части поля жетона, в круге, помещено изображение работающих на холмистой местности пахарей, с помощью коня и волов обрабатывающих каменистую землю.

В верхней части поля выбито библейское изречение на иврите: «Восстань, светись (Иерусалим — В.К.), ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою», что подразумевает: «Встань и дай нам увидеть Тебя во всей твоей лучезарной славе».

Ниже, на рельефном обрезе, на иврите помещено имя художника «Рухомовский Одесса». Под обрезом на иврите изречение библейского пророка Исайи (41:27), в переводе означающее: «Я первый сказал Сиону: «вот оно!» и дал Иерусалиму благовестника».

По окружности жетона вдоль обрамляющего канта помещены стихи из Книги пророка Иеремии (4:6): «Выставьте знамя к Сиону, бегите, не останавливайтесь», а также пророка Исайи (51:11): «И возвратятся избавленные Господом и придут на Сион с пением».

Виктор КОРЧЕНОВ.

09 марта 2019 г.