Превзошедший Карла Фаберже (окончание)

(Начало статьи здесь).

---

Симон Рудле рассказывает:

Есть такое выражение: «God bless America». Действительно, эта страна многим помогла. Но я не восхищен ею. Несмотря ни на что. Это не то, что я бы хотел для себя. Италия, наоборот, пришлась мне по душе. Это страна, в которой зарождались и по сегодняшний день живут рядом классическая архитектура, живопись, скульптура, музыка, мода, все самое красивое. Эта страна создана для получения людьми наслаждения. Все приветливые, душевные. Там совершенно разные по социальному положению люди могут разговаривать на равных. В Америке этого нет. Я и по сегодняшний день жалею, что уехал из Италии. Однако за многие годы мы с женой оказались слишком связанными с Америкой. Но когда меня спрашивают, я всегда отвечаю, что вернулся бы в Италию в любой момент.

В общем, прилетаем мы в Америку. Был январь 1976 года. Долго на шее у НАЯНЫ я сидеть не хотел — не для того приехал. Жили мы у моего знакомого. А вместе с нами там еще обитал один мой бывший ученик, армянин. С трудом я его уговорил поехать со мной на знаменитую «золотую» 57-ю улицу в Манхэттене. Уж очень не терпелось посмотреть, как работают здешние ювелиры.

Приезжаем мы с ним в Манхэттен и идем на фабрику, где он трудился. Хозяином фабрики был один поляк. Огромная фабрика. Хозяин, оказывается, уже слышал обо мне от моего ученика и спрашивает: «Сколько ты хочешь зарабатывать?» Я отвечаю: «Ты мне сначала дай работу, а когда я ее сделаю, мы поговорим». Хозяин соглашается и предлагает выполнить одно изделие — кольцо. Я его изготовил. Он меня вызывает и говорит: «Ну, что. Ты сделал великолепно. Я тебе скажу честно: до тебя такое же кольцо делал твой ученик. И не сделал. Потом его пробовал сделать другой ювелир, твой земляк, один из лучших старых мастеров. И тоже не справился».

Тут вся загвоздка в том, что это кольцо было платиновым. А у нас никто в Одессе с платиной не работал. Но когда я там еще жил, то прочел массу книг по ювелирному искусству. По библиотекам ходил, по барахолкам. И даже постепенно собрал великолепную библиотеку, где были книги даже столетней давности. Причем, как русские, так и иностранные. Иностранные мне переводили. Я своей работой фанатировал. И, как уже говорил, трудился не ради того, чтобы заработать на кусок хлеба. В свои произведения я вкладывал всю душу, всю свою фантазию. Работа стала моим хобби, моим любимым увлечением. Пришло время, когда меня учить уже некому было. Тогда я начал учиться по старым работам и стремился выполнять свои изделия такими, какими видел их в старинных изданиях. Затем стал находить описания технологических процессов. Таким образом, я все узнал и о платине. Уже позже мне стало известно, что то платиновое кольцо я выполнил так, как никто до меня в Америке не делал. У меня совсем не было видно пайки, мест соединений. Я работал очень чисто. Немногие так выполняли свои изделия. Только, пожалуй, такая всемирно известная фирма, как Картье или ювелирный Дом «Ван Клиф и Арпелс». Но это — французские фирмы. Франция и Бельгия — это вообще страны, где мастера работают в старинном стиле. Да и в Италии, пожалуй, также производят изделия, какие выполняли двести с лишним лет назад.

Короче, тот поляк, хозяин фабрики, говорит: «Ты сделал исключительно. Сколько хочешь получать?» Я ему отвечаю: «Ты работу видел. Ты работу видишь. Скажи сам, сколько будешь платить. Назовешь мало — я тебе не постесняюсь сказать». Он предлагает: «Знаешь, что? Я сейчас здесь на бумаге напишу цифру. Если ты скажешь меньше, я тебе все равно буду платить столько, сколько здесь написал. Если ты скажешь больше, мы с тобой будем договариваться». А еще перед этим мне мой бывший ученик посоветовал: «Сима, если тебе со старта дадут шесть — восемь долларов в час, не дергайся. Когда я приехал, мне дали четыре». И я прикинул: шесть — восемь долларов в час — это пятьдесят долларов в день. А на пятьдесят долларов в те годы, а это был 76-й год, можно было купить продуктов на целую неделю. И целую неделю жить. Вроде бы, недурно.

А хозяин подгоняет: «Ну, говори». «Что ты со мной играешь в кошки -мышки? — спрашиваю я его. Покажи, сколько ты собираешься платить?» Он отрывает руку от стола, а там на бамажке написано: «15 долларов».

«Нет, — говорю, — за пятнадцать я работать не буду». «А сколько ты хочешь?» «Ну, хотя бы двадцать». Стали торговаться, туда — сюда. В общем, хозяин предлагает: «Знаешь, что? Я тебе пока дам шестнадцать пятьдесят. А когда ты немного поработаешь, я добавлю». Я же, честно говоря, был готов и на пятнадцать тоже. Но шестнадцать пятьдесят — все же лучше. И соглашаюсь: «Хорошо. Но ты добавишь, как обещал». Он подтверждает: «Добавлю».

И я начинаю у него работать. Все хорошо, все нормально. В один прекрасный день я прихожу на работу, а мне менеджер не выдает мой ящичек, где лежали камни, золото. А там был заведен такой порядок: в конце дня ювелиры свои ящички сдавали в сейф, а когда приходили на работу, получали их обратно. А менеджер между тем говорит: «Хозяин хочет с тобой поговорить». Я дождался его прихода и захожу. И Джон, хозяин, обращается ко мне: «Симон, говорит, — ты меня извини, но я не могу платить тебе такие деньги. У меня просто нет работы на такие деньги». Я отвечаю: «Я тебя понял». Поворачиваюсь, выхожу из кабинета и иду собирать свой инструмент. Хозяин подходит и спрашивает: «Что ты делаешь?» «Ты что, не видишь? Собираю инструмент», — отвечаю. И продолжаю: «Я на меньшее работать не буду. А если ты захочешь, чтобы я остался, будешь платить уже больше». И ушел.

У того поляка я работал всего четыре часа в день. Дело в том, что мне очень нужно было свободное время, чтобы познакомиться с постановкой ювелирного дела в Америке, определить, кто как работает. А тогда все приехавшие в Нью-Йорк эмигранты имели возможность бесплатно посещать курсы английского языка. Мне это уже не нужно было, однако я хозяина предупредил, что буду работать у него до полудня, а потом буду уходить на курсы. На самом же деле я ходил по магазинам, приглядывался. Как-то на 47-й улице гляжу: в одном из магазинов — очень красивые изделия. И какой-то еврей одиноко стоит. Мы разговорились.

Я ему все о себе рассказал. Вероятно, я ему понравился, и он советует: «Симон, ты никуда не спеши. Сперва купи дом, потом помаленьку начнешь раскручиваться». Еврея этого Хаимом звали. И я ему отвечаю: «Хаим, если бы я здесь родился, то можно было бы и помаленьку. Но у меня — жена, ребенок. У меня нет времени на помаленьку. Мне прямо хоть сейчас надо в бой». Тогда Хаим рассказал о себе.

Он приехал в Америку из Германии еще в 1939 году. Имел там свою ювелирную фабрику. На ней работало примерно триста человек. Хаим мне даже фотографии разные показал. Когда Гитлер начал гонение на евреев, он собрал всю фабрику, загрузил ювелирными изделиями восемь контейнеров и приехал сюда. «Здесь, — говорит, — ты мне можешь поверить? Я брал сумочку, клал туда два изделия, ходил по улице и продавал их. Тогда это все было еще не на 47-й улице, а в Чайна-таун. У меня же двое детей. Их тоже надо было кормить. И я тебя очень понимаю». Тут он показывает на все ювелирные магазины на этой «золотой» 47-й улице, где мы находились, и продолжает: «Посмотри на них — они же все бандиты. Сейчас — 76-й год. Так они и сегодня стоят и торгуют теми изделиями, что купили у меня еще в 39-м году. Да они их и не купили даже . Они их у меня даром забрали. Просто ограбили. Так что, тут не с кем даже говорить». И тут я вспомнил слова моего итальянского хозяина Николы Булгари. А Хаима прошу: «Хаим, ты мне можешь написать на бумажке названия пяти лучших ювелирных Домов в Нью-Йорке?». Он пишет: «Картье», «Ван Клиф и Арпелс», «Тиффани», «Дэвид» и «Ливингстон». И даже адреса, где они находились. Я спрашиваю: «А кто из них самый-самый?» Он говорит: «Картье». И мы попрощались.

Первый, к кому я иду, — Картье. Прихожу на фабрику. Выходит супервайзор и спрашивает: «Ты откуда?» «С России». «О, рашн. Это интересно. А что ты делаешь?» «Я делаю все, что связано с ювелирным искусством. Что вы мне ни дадите, я сделаю. Надо сделать дизайн — я сделаю дизайн. Надо будет сделать чеканку — я сделаю чеканку и гравировку. Скажете сделать ювелирное изделие — я сделаю. Закрепить камни? Я закрепляю камни. Положить эмаль? Я кладу эмаль». Он так посмотрел на меня и говорит: «Это интересно. Дай мне свой телефон — я тебе позвоню». Я даю телефон и думаю: «Все отлично, позвонит». Приезжаю вечером домой и рассказываю все моему бывшему ученику. «Он не позвонит, — говорит. И на работу не возьмет». «Почему?» «Потому что здесь — узкая специализация. А так как ты сказал, что делаешь все, то в его понимании ты не делаешь ничего. Ты выбери себе что-то одно и говори только это одно. А иначе на работу вообще не устроишься». «Ясно, — отвечаю. А кому платят больше всего?» «Больше всего платят модельерам». Модельеры — это ювелиры, создающие образцы, самые первые изделия, которые впоследствии можно тиражировать.

И уже на следующий день я иду к Дэвиду Лэп. А фирма «Дэвид Лэп» в то время была одной из самых больших американскихх ювелирных компаний. Я прихожу. Опять выходит супервайзор. Я ему говорю: «Я ищу работу». «Откуда?» «Из России». «Чем ты занимаешься?» «Я модельер». «Модельер? Из России? Нас это интересует. Выходи завтра на работу». Я прихожу, и повторяется ситуация с устройством на работу у Николы Булгари. Этот супервайзор также высыпает камни на стол и говорит: «Делай, что хочешь». Я ему: «Нет, вы мне скажите, что вы хотите, чтоб я сделал. И я выполню любое ваше задание». Как модельер, я под эти камни должен был продумать дизайн, сделать рисунок и осуществить изделие. «Делай кольцо», — говорит. И я начинаю работать. Но вознамерился сделать не простое кольцо, а необычное по дизайну и довольно сложное по исполнению. Я замыслил расположить камни как бы ярусами, один под другим. Но что. В России мы никогда не собирали изделие из предварительно выполненных элементов. Мы делали полностью готовую работу, а закрепщики потом крепили камни. Но предварительно мы должны были подготовить для тех камней места еще до того, как припаяли верхнюю полочку, чтобы закрепщики могли подвести под нее камень. Они тогда заводили камень с одной стороны, а с другой поджимали его. В общем, я сделал это сложное кольцо, и супервайзор понес его на закрепку. Чтоб закрепщики, значит, закрепили камни. А те вдруг отказались это делать. Просто посмотрели на кольцо и сказали, что камни закрепить невозможно — они не поняли, как завести камни один под другой. И даже не заметили, что мной для их работы были предварительно подготовлены специальные прорези.

Супервайзор приходит и говорит: «Симон, ты эту работу сделал исключительно. Но ты плохо думаешь. Ты не предусмотрел, что после тебя должны еще работать люди. Как туда завести камни?» Я ему отвечаю: «Ну, если твои закрепщики не могут, я сам это сделаю». «А ты еще и закрепщик?» «Немного», — отвечаю. И улыбаюсь. «Ну, тогда, — говорит, — приходи завтра, получишь камни и будешь крепить».

Назавтра я выхожу. Уже на другой этаж. Менеджер этого закрепочного цеха, итальянец, стал для меня развешивать камни. Я жду. Там, примерно, двенадцать закрепщиков работало. И чтобы не терять время, я решил подойти к одному из них, чтобы посмотреть, как он работает. А тот аккуратненько так, щеточкой почистил ручки, спрятал свою работу в ящик и стал задавать вопросы: «Откуда я? Что я? Чего я?» Я сперва не понял. Подошел ко второму. Та же история. Этот тоже все спрятал. Только теперь до меня дошло, что они попросту не хотят показывать, как они работают. Я отошел. Менеджер развесил камни. Я его прошу: «Покажи мне, пожалуйста, какую-нибудь готовую работу ваших закрепщиков самого высокого класса». Тот показывает несколько изделий. Действительно, лучше мне здесь не попадались.

Короче. Я стал крепить. По обе стороны от меня работали другие закрепщики. Им же интересно. И они все время поглядывали, что я делаю. А эта фирма была единственной в Нью-Йорке, где закрепщикам платили почасово. В других компаниях платили за закрепленный камень. Здесь же могли закрепить пять — десять камней в день, а им платили, как тем за сто. В общем, я за час закрепил почти пол кольца. Всего же в нем было что-то около тридцати камней. Смотрю, мои соседи стали о чем-то переговариваться.

А в том цехе работал один армянин. Приехал из Турции. Видимо, считался самым лучшим мастером, и все к нему прислушивались. Он с моими соседями тоже стал шушукаться. Подходит ко мне и говорит: «Покажи, что ты делаешь». Я вытираю руки, как они это делали, положил работу в ящик и спрашиваю: «Откуда ты? Откуда я — я тебе сказал. Теперь ты скажи, откуда ты». Они все стали смеяться, что я ответил тем же. «Да ладно, — говорит, — покажи, что ты делаешь». «Когда закреплю, — отвечаю, — я тебе покажу».

Закрепил я это кольцо еще задолго до обеда. Там, в принципе, нечего было делать. Все ж заранее подготовил. Но закрепщики-то этого не заметили.

Этот армянин меня спрашивает: «Куда ты спешишь? Нам же платят почасово. Мы в день делаем меньше». Я говорю: «Так то — вы. А это — я». А тот менеджер, итальянец, которому я отдал готовое кольцо, сказал армянину, что я великолепно работаю. И этот продолжает интересоваться: «Сколько лет ты в Америке?» «Две недели». «Как две недели? Ты что, супермен?» «Чего я супермен?» «Ты за две недели стал так крепить камни?» «Не за две недели. Я креплю камни с тринадцати лет». «Где, в России? В России ж нет бриллиантов». «Ты ошибаешься, — отвечаю, — еще как есть». Они, оказывается, даже не представляли, что в России тоже могут носить украшения из драгоценных камней.

В общем, подходит ко мне супервайзор и говорит: «Симон, ты очень хороший ювелир. Но как закрепщик ты еще лучше. Будешь работать на закрепке». Я отвечаю: «Нет, не буду». А я закрепку не любил. И говорю ему: «Я буду крепить только те изделия, которые сам сделал. Но не чужую работу». А он в ответ: «Да ты что? Нам надо сейчас срочно крепить. Скоро шоу». В общем, пятое — десятое. И я иду ему навстречу: «Ну, хорошо. Немного покреплю. Но на будущее на меня не рассчитывай».

Так я отработал у «Дэвида» две недели. Закрепка, закрепка. Закрепка, закрепка... Я супервайзора спрашиваю: «Когда же будет ювелирка?» «Нет, — говорит, — мне сейчас надо». И я продолжаю крепить. И все лучше и лучше. Ему это, конечно, подходит. А я у «Дэвида» тоже работал по четыре часа в день. Как у поляка. С утра и до обеда. А после обеда уходил. Фирма «Дэвида» находилась на 57-й улице, между 5-й авеню и Мэдисон авеню. А через дорогу находился ювелирный Дом «Тиффани». И я, отработав у «Дэвида» четыре часа, прихожу в компанию «Тиффани». «Ищу работу», — говорю. «А где ты работаешь?» У «Дэвида». Услышав, что работаю у «Дэвида», они поняли, что я не просто с улицы пришел. Обращаюсь к ним с просьбой: «Я хотел бы посмотреть ваши работы». О Льюисе Тиффани, наследнике основателя всемирно известной компании Чарльзе Тиффани, я слышал еще в Одессе. Я знал, что он — известный американский художник и дизайнер, что его лампы, созданные из остатков цветного стекла, получили мировое признание. Знал также и то, что он приезжал работать к Карлу Фаберже, но не прижился там — Фаберже работал намного лучше. Но Тиффани все же выпустил много изделий в стиле работ Фаберже.

Мы поднимаемся на второй этаж. А там — прямо музей. Действительно, работы очень красивые. Но... Это не «Фаберже». И я говорю: «Если вы будете давать мне делать такие работы, то я с удовольствием к вам перейду». «Конечно, конечно». И я перехожу к «Тиффани». Вернее, до двенадцати часов я работал у «Дэвида», а потом переходил через дорогу и шел к «Тиффани». И с часа дня до пяти работал там.

Мне дают первое задание — обручальные кольца. Но их не надо было изготавливать. Их надо было попросту собрать. Пять сделанных на машине колечек в виде крученой, как канатик, проволоки предстояло сложить вместе и перехватить тремя тоже готовыми «Х»-образными литыми соединительными элементами с бриллиантиками. Их тоже машина делала. А собрать предстояло мне. Десять таких колец дали. Ровно через час я их возвращаю. «Что такое, — спрашивают меня, — что-то не годится?» «Нет, — отвечаю, — все готово». «Как готово?» «А что это за работа? Тут же делать нечего. Ты мне вначале показывал другую работу, музейную. А это что?» Он говорит: «Но нам именно это надо. Я тебе дам еще двадцать штук». Меня это возмутило, и я его спрашиваю: «Сколько вам всего нужно таких колец?» «А что?» «Слушай меня, — я ему говорю, — поставь возле меня ведро с кольцами. Я тебе это ведро сделаю за два дня. И чтоб ты ко мне больше с этим не подходил». В общем, я у него проработал меньше недели и спрашиваю: «Другая работа будет?» «Нам нужно пока только это». И я от «Тиффани» тоже ухожу.

Ухожу от «Тиффани» и иду в компанию «Ван Клиф и Арпелс». Прямо по диагонали от «Тиффани». Захожу в магазин. За прилавком — очень красивая женщина. Продавец. Здороваемся. Я ей показываю одно свое изделие, которое начал делать еще в Италии: браслет в виде змеи, у которой каждая чешуйка двигалась. Сложнейшая работа. Я ее к тому времени еще не закончил. Показываю и начинаю рассказывать. А та женщина вдруг спрашивает: «Какой ваш родной язык?» «Русский». И она вдруг начинает со мной разговаривать по-русски. Да так, что я даже представить себе не мог: правильно, чисто, грамотно. Я спрашиваю: «Откуда к вам русский?» «Я русская. Но родилась во Франции. Мои родители покинули Россию еще до революции». И, посмотрев на браслет, сказала: «Сейчас я его покажу хозяину. И вы с ним побеседуете». Выходит Ван Клиф, хозяин. Эта дама обращается ко мне: «Покажите ему». Ван Клиф посмотрел и спрашивает: «Хочешь работать?» «Хочу. Мне нравятся ваши изделия. Европейская работа. Американские мне не по душе». «Где ты работаешь?» «Я работал у Дэвида и в компании «Тиффани». «Хорошо», — говорит Ван Клиф, пишет записку и продолжает: «С этим пойдешь на фабрику. Там тебя примут. Попробуешь».

Прихожу на фабрику. Меня берут на работу, и я начинаю трудиться. И тут мне создают условия в точности такие же, какие мне в свое время создал Никола Булгари. Ко мне снова вернулось мое прежнее вдохновение. И, как прежде, я от своего творчества стал испытывать чувство полного удовлетворения.

Я приходил, когда хотел. Я уходил, когда хотел. Они на все закрывали глаза — только работай.

У Ван Клифа была заведена интересная традиция. В июле его бизнес закрывался, и все уходили в отпуск. В первую субботу после отпуска для сотрудников фабрики он устраивал на свежем воздухе так называемое пари. С ударением на «а». По-нашему, пикник, званый обед. А у него был друг, закрепщик. Еще до войны стал Олимпийским чемпионом по плаванию. Однажды его неожиданно парализовало. И Ван Клиф купил ему дом с озером в красивой местности на севере штата Нью-Йорк. Чтоб тот поближе к воде был. И после отпуска, в субботу, когда мы уже выходили на работу, Ван Клиф ежегодно у своего приятеля устраивал пари. Вся фабрика туда приезжала.

После него, по традиции, по кругу, такое пари устраивал каждый из работников фабрики. А на ней кто только ни работал: и греки, и чехи, и доминиканцы. И каждый, кто устраивал обед, должен был приготовить свое национальное блюдо. Приходит моя очередь. Ван Клиф подходит и говорит: «Симон, ты меня извини, но до тебя у меня русских никогда не было. Что мы должны принести на твое пари?» Я ему отвечаю: «Рене, у русских на пари ничего не приносят и два дня до этого ничего не кушают». Он сперва не понял, а потом рассмеялся.

Я жил в Бруклине. Квартира была такой большой, что я мог всех гостей принять и рассадить. А их пришло человек тридцать, не менее. Стол накрыли «Хохломой» — деревянной посудой со знаменитой хохломский росписью. Мы ее еще из Одессы привезли. Жена приготовила большой обед. Русский борщ, вареники и все такое. И, конечно, черная и красная икра, в специальные, опять-таки, хохломские корытца разложенная. Жена Ван Клифа спрашивает: «Я где же знаменитая русская икра?» «Да вот, перед тобой стоит». Она даже не могла себе представить, что икра может лежать на столе в таком большом количестве. Так она ее прямо ложкой ела. Обед получился — то что надо. Наши гости тогда так наелись, что у Ван Клифа отлетели даже пуговицы от рубашки, когда он ее застегивал. И когда даже сейчас я многих из тех моих гостей встречаю на улице, они вспоминают: «Такого пари, какое было у тебя, мы прежде никогда не видели, и, наверное, уже никогда не увидим».

В той квартире, где я устраивал званый обед, были огромная гостиная и три спальни. И одну из них я приспособил под мастерскую. Еще перед отъездом из Одессы, продав мебель, я все вырученные деньги потратил на покупку необходимого инструмента. Привез сюда две с половиной тонны. Даже инструменты моего дедушки, которыми работал и которым было более ста лет. Рига тогда выпускала хорошие верстаки. Я купил и тоже сюда привез. И у меня получилась такая кукольная мастерская. Все висело по стенам, все было под рукой. Дома я паял еще «по-дедовски». С помощью дедушкиной фефки. Фефка — это небольшой сосуд, в котором находился пузырек с бензином. Там — две изогнутые «Г»— образные трубочки. В одну из них я дул, а из другой за счет давления выходил боковой жаркий огонь для пайки ювелирных изделий. В Союзе тогда фефки еще применялись, а здесь современные мастера пришли в полное изумление: «Как ты можешь этим паять? Как можно, дуя, давать такой огонь, что плавится металл?» Удивляя их еще больше, я отвечал: «Вот этой штукой я могу спаять волосяные проволочки. А могу сделать такой огонь, что расплавлю сто грамм металла». Они просто обалдели тогда. А когда это увидел Ван Клиф, то буквально взмолился: «Симон, — говорит, — у меня есть одна работа. По-моему, только ты в состоянии ее сделать. Я обращался ко всем всемирно известным мастерам, во все компании. Я был у «Картье», я был у «Тиффани». Где я только ни был. Но никто не взялся делать. Завтра я принесу тебе ее на работу».

На другой день приносит. Это была царская русская корона. Но в каком состоянии? Она буквально рассыпалась. Кое-где ее лепестки были подвязаны ниточками, кое-где прикручены проволочкой, кое-где припаяны оловом. «Ты сможешь вернуть ее к жизни? — спрашивает. А если будут недоставать какие-то детали — сделай новые». «Работа большая, — говорю. Но попробую. Мне самому интересно».

Прежде, чем начать, я сделал с этой короны более сорока снимков. Со всех сторон. И каждый фрагмент в отдельности. И лишь после этого положил в ведро с кислотой. Через два дня эта корона была уже не корона — все детали лежали на дне ведра. Я их вынул, почистил, доделал недостающие элементы и по фотографиям все собрал. В общем, вернул-таки корону к жизни. Она стала совсем, как новая. И тогда только Ван Клиф смог ее выставить в витрине своего магазина на 5-й авеню угол 57-й улицы.

А там, где я работал, на углу 5-й авеню и 52-й улицы, помещался магазин «Картье». Недалеко оттуда располагались фабрики «Картье», «Ван Клиф» и другие. В том же райне, в подвальном этаже одного из зданий, находилось кафе, где в обед собирались все ювелиры. В американские «общепиты» я никогда не ходил, так как не признавал их еду. Все брал с собой.

Проходит некоторое время. Как-то ко мне подходит один грек, тоже ювелир, и говорит: «Симон, там один человек от «Картье» хочет с тобой поговорить. Ты сможешь завтра зайти в кафе?» «Хорошо», — обещаю я.

Прихожу. Спускаюсь вниз. Встречает меня тот супервайзор фирмы «Картье», к которому я когда-то к первому из всех пришел устраиваться на работу. «Ты помнишь меня?», — спрашивает. «Конечно, помню. И до сих пор жду твоего звонка». «Ну вот, считай, что я позвонил», — говорит. «Что дальше?», — спрашиваю. «Ты собрал эту корону?» «Я». «Хочешь пойти к нам работать?» «Нет». «Ты же хотел». «Когда я хотел, ты не хотел. А теперь я не хочу».

Когда я пришел работать к Ван Клифу, сразу стал получать по двадцать два доллара и пятьдесят центов в час. Он даже не торговался. То было еще в 76-м году. Это все равно, что теперь двести долларов в час. А супервайзер «Картье» продолжал настаивать: «Мы тебе будем платить по двадцать два доллара и пятьдесят центов в час. Со старта. А потом станем добавлять». «Нет, не пойду». «Хорошо. Мы будем платить больше. Зачем тебе Ван Клиф?» «Даже, если вы будете мне платить вдвое больше, все равно не пойду, — отвечаю. Ты меня плохо знаешь. Ван Клиф мне поверил. А ты мне даже шанса не дал. Не хотел даже испытать меня. Я же говорил, что умею делать все. Мог поручить мне выполнить, что угодно. И теперь хочешь, чтобы я пошел к вам работать? Никогда». «Ну, а если иногда, когда понадобится, мы будем давать тебе работу?», — спрашивает. «Ну, разве что иногда», — отвечаю. А сам думаю: «Дайте, дайте. Еще узнаете меня».

Действительно, он-таки один раз позвонил: «Надо сделать то-то, то-то и то-то». И даже не поинтересовался, сколько это будет стоить. Я все сделал. Он спрашивает: «Сколько мы тебе должны?» Когда я ему назвал цену, он воскликнул: «Ты — убийца!» «Чего я убийца?», — спрашиваю. «За такую цену?» «А тебе кто-нибудь это сделал бы, кроме меня? А ты — не убийца? Я приехал с семьей, с ребенком. Ты мне дал работу? Кто из нас убийца? Тебе подходит — я буду выполнять твои заказы. Но не надейся, что я буду спрашивать с тебя мало». Больше он не появлялся.

Отработал я у Ван Клифа восемь месяцев. И тут вся моя одесская родня получает разрешение на выезд. Я подхожу к Ван Клифу и говорю: «Ты меня извини, но я должен уволиться». «Что такое, Симон?» «Ко мне сюда вся моя родня должна приехать. Их восемнадцать человек. И все — ювелиры». «Ну, так что? Так они будут работать», — отвечает. «Нет,— говорю, — там есть пара человек, которые никогда с хозяином работать не смогут. Такие уж у них характеры. Мой дядя Моня, например. Он меня воспитал, выучил ювелирному искусству. Я ему многим обязан. Но он воевал. Был контужен. И у хозяина работать не сможет. Я им всем обязан подготовить места». Ван Клиф только спросил: «А если мне надо будет выполнить какую-нибудь работу?» «Вне очереди, — говорю, — ты для меня столько сделал, что в любое время, днем, ночью я поднимусь и сделаю все, что ты попросишь». Мало того. Этот Ван Клиф оказал мне еще одну огромную услугу. Он оформил на меня гарант до миллиона долларов на камни и на золота на три месяца. Это невозможно себе даже представить. Я мог без денег, без ничего прийти, взять золото, взять камни, успеть сделать работу, успеть продать и успеть рассчитаться. На все это у меня было три месяца. Девяносто дней.

В общем, ухожу от Ван Клифа. Открываю свою фабрику. Чтобы вся моя родня пришла туда уже на готовые места. Постепенно, помимо меня, на фабрике стало трудиться одиннадцать человек. Но это было уже намного позже.

Пока что приезжает дядя Моня. И мы начинаем работать. Клиентуры у меня еще не было, и я все складывал в сейф. А сейчас мне приходилось одалживать деньги, чтобы всем выдавать зарплату. И вот, поступает первый заказ. Из Франции приезжает человек и привозит работу на пятнадцать тысяч долларов. На то время, а это был 76-й год, очень большие деньги. Однако заказчик предупреждает: «Симон, надо сделать сто штук. Но учти: сегодня — понедельник. А в пятницу, в крайнем случае, в субботу утром я все должен получить в готовом виде. Потому что в субботу вечером я улетаю. Если заказ не будет готов, он останется тебе. И никаких залогов я не даю». Я прикинул: есть я, есть Моня, есть его зять и двое моих учеников. За это время заказ без напряжения можно легко выполнить.

В тот же день вечером, когда Моня, его зять и я на метро возвращались домой, Монин зять обращается ко мне: «Сима, я хочу, чтобы ты мне добавил». «Что добавил?» «Зарплату». Я отвечаю: «Если я тебе добавлю, то должен буду платить завтра, послезавтра и так далее. Сейчас, как ты знаешь, пришел первый заказ, и если мы его выполним к концу недели, то ты одноразово получишь премиальные. Причем, больше, чем твоя зарплата. А дальше, если бизнес пойдет, ты будешь получать больше. Пока что, как ты сам видишь, мы все, что делаем, кладем в сейф. Но зарплату я все равно всем плачу. Так что добавить пока ничего не могу». «Тогда, — говорит, — завтра я на работу не выйду». «Ну, не выйдешь — не надо. Что я могу сделать? Я же не могу тебе приказать». Дядя Моня сидит, молчит.

Назавтра я прихожу на работу, открываю цех. Уже ученики пришли, а ни дяди Мони, ни его зятя нет. Я еще час подождал и звоню домой жене, которая к нашей работе вообще никакого отношения не имела: «Мила, срочно приезжай ко мне на работу. Ты мне нужна». Она приехала, все поняла и спрашивает: «Что я должна делать?» «Будешь шлифовать. Я покажу». Ученики уже что-то умели и делали всю черную работу. Я с фабрики неделю никуда не выходил и даже спал там. Короче, мы выполнили этот заказ в срок.

Я прихожу домой и иду к маме. Мама была самой старшей в семье, старшей сестрой дяди Мони. И буквально со слезами на глазах ей все рассказываю. «Монин зять, — говорю, — меня мало интересует. Но вот, чтоб Моня не вышел на работу... Я от него никогда такого не ожидал. Он же всю жизнь был мне за отца родного. Другое дело, если бы я знал, что они нашли другую работу, и им там предложили больше. Они нашли лучше — что я могу сделать? Я бы тогда слова не сказал. Но сидеть дома, нигде не работая и зная, что заказ надо выполнить всего за неделю? И только для того, чтобы мне подгадить? У них что, желчь разлилась? Захотели, чтобы я не потянул? Ведь я же из-за них от Ван Клифа ушел».

После мамы я поднимаюсь к Моне. «Слушай, — говорю, — если тебе я такое еще когда-нибудь прощу, то этому лысому, зятю твоему, только в том случае, если у меня вот здесь на ладони вырастет шпинат. Как ты мог? Ты же знаешь меня, знаешь мой характер. Вы думали, что я на колени стану? Просить буду? Работа была сумасшедшая. Но я ее все равно сделал. Вот деньги». И показал ему для наглядности заработанную пачку. И ушел.

После этого мы с ним три года не разговаривали. Три года. Как я уже говорил, у хозяина он работать не мог. Со временем один его ученик, который работал в какой-то фирме, взял его. Но Моня языка не знал, плюс его характер — это был ужас один. У него поднялся сахар. Он похудел. Половины от него не осталось. Мама приходит ко мне и говорит: «Сима, ты должен его забрать к себе. Если ты его не заберешь, он умрет». Дядя Моня — это же не кто-то. Это ж мой, родной мне человек. А мы жили все в одном доме. Я ведь им всем квартиры приготовил к их приезду. Поднимаюсь к нему и говорю: «Так, слушай. Завтра выходи на работу. Без всяких извинений, без ничего. Ты мне нужен».

В общем, Моня вышел на работу. К тому времени мой бизнес сдвинулся с мертвой точки. У меня уже работало двенадцать человек. Пошла клиентура. Аукционы стали принимать мои изделия. И Моня ожил. В шестьдесят пять лет ушел на пенсию. А я продолжаю работать на себя. Ездил на аукционы. Два моих колье были признаны лучшими на выставке в Женеве. Две броши, которые мы сделали вместе с Моней, хранятся в Оружейной палате.

И еще один эпизод. Когда я работал еще в Одессе и сделал свое первое кольцо, его на Международной ярмарке приобрела Елизавета II. Такие ярмарки ежегодно проходят в разных странах: в Англии, в Швейцарии. Королеве Англии оно, видимо, так понравилось, что когда на последующие ярмарки стал являться уже ее доверенный человек, то он непременно интересовался: «У вас есть какие-нибудь изделия Симона Рудле?» Сейчас в коллекции Елизаветы II находятся уже три кольца моей работы. Это то, чем я горжусь. Я многого достиг. Мое искусство востребовано. И в этом — смысл всей моей жизни».

Виктор КОРЧЕНОВ.

(Начало статьи здесь).

---

Другие материалы рубрики "Записки одесского архивариуса" читайте здесь.