|
 На главную страницу сайта |
Как уместить в рамках небольшой статьи жизнь, которая длилась более девяти десятилетий? А если ты не просто журналист, а дочь, то как вообще не утонуть в обилии материала? Даже перечисление 75 сценариев, составляющих неполную фильмографию моего отца — старейшего кинодраматурга Григория Колтунова, заняло две страницы его так называемой "Творческой карточки". Нет, нет, не все сценарии получили экранное воплощение. Некоторые еще ждут своего режиссера. Но более сорока фильмов по ним были поставлены и с неизменным успехом шли на экранах страны и за рубежом. Назову лишь самые известные, притом известные не только старшим поколениям, поскольку и сегодня фильмы отца украинское и российское телевидение часто приводит в дома телезрителей. "В дальнем плавании", "Голубые дороги", "Максимка", "Зеленый фургон" (тот знаменитый, черно-белый, с непревзойденным Тарапунькой-Тимошенко в роли милиционера Грищенко), "Сорок первый", "Чрезвычайное происшествие — ЧП", "Гадюка", "Неотправленное письмо", "Черная чайка", трилогия по "Шахнаме" и другие.
А ведь кроме кино была еще работа художественным и музыкальным руководителем, режиссером, дирижером (а иногда и актером, и даже аккомпаниатором) в довоенных театрах "Радуга" и "Пролетар" (1926-1928). Был грандиозный успех "Домика в Коломне", "Сказки о рыбаке и рыбке", "Альманашника" и "Гаврилиады", поставленных на эстраде к столетию гибели Пушкина (1937 год). Была еще работа руководителем художественного радиовещания в Енакиево на Донбассе, куда после окончания Муздрамина (так тогда называлась Одесская консерватория) отец был направлен в 1930 году. Кстати, за неимением в Енакиево других "культурных единиц", ему пришлось одновременно директорствовать в драмтеатре, цирке и кинотеатре для детей… Отдельного рассказа потребовала бы история создания в Енакиево детской музыкальной школы, недавно отпраздновавшей свое 75-летие…
Послевоенная Одесса. Одесская киностудия еще не возобновила свою работу. Отец — худрук и автор эстрадного театра миниатюр при одесской филармонии. Так как он одновременно пишет программы для Аркадия Райкина ("Время идет вперед" и "Человек-невидимка") и киносценарии (кинематографу он иногда изменяет, но никогда его не бросает), то засыпать и просыпаться мне приходится под стук даже не одной, а двух пишущих машинок — мама, как всегда, помогает отцу, перепечатывая его рукописи. Они по киношным меркам женаты уже давно, с 1930 года, но в те освещенные лишь керосиновой лампой вечера даже им самим вряд ли видится их золотая, бриллиантовая и — не знаю уж какая — свадьба, потому что Б-г дал им прожить вместе 69 лет.
Керосиновая лампа, которую я вспомнила, по причудам ассоциации наводит меня на мысль писать дальше по "фотовспышкам" памяти.
* * *
Мне лет пять. Я ненадолго оставлена одна в доме. В дверь стучат. Я открываю. На пороге — старушка-нищенка просит копеечку. Мое сердце щемит от жалости. Я бегу в комнату, где на спинке стула висит папин пиджак, и достаю из его кармана пятачок для старушки. Вечером я рыдаю у папы на плече. Он носит меня по комнате и объясняет, что даже из самых благородных побуждений нельзя совершать неблагородные поступки. Став старше, я понимаю, что папино кредо заключалось в понятии благородство.
* * *
Лет с девяти мне посчастливилось бывать с отцом на худсоветах. Это "мои университеты". Отец всегда выступает блестяще (часто под аплодисменты), отстаивая свою или чужую точку зрения, свою или чужие работы, особенно талантливой, но еще безвестной молодежи. Вспоминаются два эпизода.
Пленум (или фестиваль), к отцу подходит молодой человек: "Вас называют живым классиком. Но я знаю, что вас еще называют "Счастливая рука", — вы многим помогли. Дайте и мне на счастье вашу руку".
Болшево, 1959 год. Я с мужем приезжаю навестить родителей, которые живут в Доме творчества. Вечером к ним заходит Иван Александрович Пырьев (впрочем, с отцом они на ты: Гриша — Иван). Разговор касается их знакомства и дружбы. Дружба зародилась в 1936 году в Киеве. Пырьев поставил на Киевской киностудии комедию "Богатая невеста". И вдруг киевская газета "Коммунист" учиняет полный разгром, обвиняя режиссера в клевете на советскую действительность, клеймит его "варягом"… Словом, начинается травля. По просьбе известного режиссера и скульптора Ивана Кавалеридзе отец приходит на худсовет, где идет обсуждение, а точнее — всеобщее осуждение фильма. Наконец, отцу как представителю творческой молодежи дают слово. Он, не раздумывая, заявляет: "Эту статью написал дурак. Картина превосходная!". Возникает скандал: "Коммунист" — это орган ЦК партии (!). Отец стоит на своем: мол, автор статьи — дурак, он подвел, дезориентировал Центральный комитет. Молчавший до этого директор студии Семенов встает и заявляет: "Итак, записываем в протокол — картина принята единогласно". Все опешили, представитель главка возмутился: "Как единогласно?!" — "Очень просто. ЕДИНОГЛАСНО значит одним ЕДИНСТВЕННЫМ голосом", — ответил Семенов. Картину повезли в Москву, а дальше, как известно, начался ее триумф…
* * *
Можно было бы многое вспомнить об интересных людях, бывавших в нашем доме. Юткевич и Герасимов (попавший к нам в дом на следующий день после моей свадьбы и все шутивший, что обожает "черствые" свадьбы), Эраст Гарин с супругой Хесей Локшиной (режиссером всех дубляжей иностранных фильмов), Райкин и Товстоногов, Параджанов и Юрский, Высоцкий и Влади…
Бывал у нас в гостях известный французский киновед и историк кино Жорж Садуль — он первый поздравил отца со специальной премией жюри Каннского кинофестиваля, присужденной отцу за сценарий фильма "Сорок первый" с формулировкой "За оригинальный сценарий, гуманизм и революционную романтику". Позже от Садуля пришло письмо с описанием дебатов, которые разгорелись между жюри и нашей делегацией из-за выбора номинации награды. Жюри заседало дважды и еще раз подтвердило свое для того времени беспрецедентное решение (по регламенту сценарии, в основе которых лежит литературное произведение, не награждались). "Вас короновали вторично", — писал папе Садуль.
* * *
И еще одна "фотовспышка" памяти: мы с мамой продаем на толчке домашние вещи. Почему-то запомнился петух-куманец и папины галстуки. Все это значит, что отец снова вернул гонорар. Гонорар за сценарий "Учитель музыки" о замечательном украинском композиторе Мыколе Лысенко. Это решение принято после долгой борьбы с теми, кто "из высших соображений" пытался навязать отцу соавторов с именем, более созвучным фамилии героя фильма.
После этой истории мама, которая была отцу в его борьбе поддержкой и опорой, зная принципиальный характер супруга, стала откладывать на черный день. И не напрасно (хотя без толчка все равно не обошлось). Отца снова подвел сценарий о Лысенко, на этот раз о Трофиме Денисовиче Лысенко, авторе печально знаменитой биологической дискуссии. Если в первый раз отец вернул гонорар, чтобы не поступиться своим достоинством, то второй раз — чтобы не воспеть недостойного. Подробности мне рассказывал редактор фильма Игорь Чекин. Они с отцом стали случайными свидетелями разговора Лысенко с коллегой (тоже академиком, но пониже рангом). Их просто потрясли грубость, угрозы, матерная брань, которые извергал в адрес нижестоящего прославленный и всесильный ученый. Отец схватил Чекина за руку: "Пошли отсюда! Моего сценария больше нет!". Он снял с производства уже запускавшийся сценарий, вернул гонорар и приобрел в "верхах" репутацию строптивого автора, которая долго ему мешала. А вообще-то все могло закончиться и печальнее. Времена были нелегкие.
* * *
Художественная принципиальность отца становится притчей во языцех. 1961 год. Отец ставит на "Ленфильме" по своему сценарию картину "Черная чайка". Выпуск фильма намечен на январь 1962 года. Киногруппа нервничает. Срываются сроки, идет перерасход пленки. Все это грозит потерей премиальных. Но отец раз за разом переснимает неудовлетворяющие его эпизоды. Пять лет назад на небольшой пресс-конференции с Сергеем Юрским, сыгравшим одного из главных героев этого фильма, я попросила актера что-нибудь рассказать о картине, в которой он снимался 40 лет назад (сегодня фильм "Черная чайка" отмечает свое 45-летие). Юрский, который до моего вопроса почему-то неохотно говорил о своей работе в ленте "Место встречи изменить нельзя", сославшись на давность (25 лет), долго и с удовольствием вспоминал "Черную чайку": "Это была тщательная работа, сейчас так, к сожалению не снимают. Так с актерами уже не работают…".
И все же к концу 1961 года фильм был завершен. Чтобы группа не осталась без премии, отец из своего кармана оплатил перерасход пленки.
В 1976 году я переехала в Ленинград и, придя на "Ленфильм", остановилась в фойе, где висели старые афиши картин, поставленных на "Ленфильме", перед афишей "Черной чайки". За моей спиной раздался голос: "Хороший был фильм. Жаль, что его по каким-то политическим соображениям года через два-три сняли с экрана. Но работа была сумасшедшая. Членов группы до сих пор трясет, когда вспоминаем эти съемки. Режиссер был интересный, но до чего дотошный! Чуть без премий всех не оставил"…
* * *
Сентябрь 1967 года. Отцу исполняется 60 лет. Пора оформлять пенсию. Но по паспорту он моложе почти на 3 года. Недоразумение возникло при оформлении документов о рождении. Бабушка с дедом жили тогда в маленькой немецкой колонии под Одессой. Но дед подвизался в качестве актера в передвижной украинской труппе, одновременно подрабатывал фотографией (надо сказать, весьма неудачно, но это требует отдельного рассказа). Съездить в Одессу, записать в раввинате первенца у него нет времени. Домой он приезжает довольно редко. Но в результате одного из коротких наездов домой рождается второй сын — Семен. И тогда дед, наконец, выбирается в Одессу, чтобы узаконить рождение своих сыновей.
О том, что произошло в раввинате, с юмором рассказывал дядя Семен (самый веселый, остроумный и шебутной — кстати, с детства — из трех братьев Колтуновых). Дедушка с бабушкой, у которой на руках был двухнедельный Семенчик, пришли в раввинат. С ними пришла бабушкина сестра Рая (героиня рассказа "Морис"). Она держала за ручку Гришеньку, которому давно пошел уже третий год.
— Мне нужно записать двоих сыновей, — сказал дед.
— Они что у вас — близнецы? — спросил раввин.
— Вы что, не видите, что Гришенька на две недели старше? — съехидничала Рая.
И раввин занес в книгу рождений 1910 года обоих мальчиков, но… с разницей в две недели. Так что получилось, что бабушка родила двух сыновей в один год и месяц, но одного 2-го, а другого 16-го января.
Можно ли верить такой интерпретации выдумщика дяди Симы? Очень уж она анекдотична. Я приставала к тете Рае с расспросами, но она лишь отмахивалась: "Ты Симку, что ли, не знаешь?". Дядьку я хорошо знала и обожала этого похожего на цыгана красивого человека. Он внешне совсем не походил на братьев, на моего отца и дядю Бориса. К сожалению, он не пошел в них и в другом отношении. И отец, и дядя Борис дожили до 92-х лет. Дядя Сима ушел из жизни в 54 года, умер во сне. Сердце…
В истории с путаницей в возрасте отца, скорее всего, верна лишь первая часть. Родители поехали регистрировать сразу обоих сыновей. Но вписать папу в раввинатскую книгу рождений задним числом раввин уже не смог и записал братьев одной датой.
А потом, при получении паспортов, одному перевели дату со старого стиля на новый, а второму — нет. Вот и возникли две даты рождения "близнецов" — 2-е января и 16-е.
Отец был натура творческая, а не практическая. Он не обращал внимания на неправильно указанную дату своего рождения. Следуя формальностям, он в разных документах в графе "год рождения" писал то, что указано в паспорте. Но в кругу семьи и друзей день рождения отца всегда отмечался 6 сентября, и отсчет велся от 1907 года. Первой проблему подняла мама. А спровоцировала ее на это министр культуры СССР Екатерина Фурцева. Дело в том, что Фурцева ввела закон о пенсионном обеспечении кинодраматургов, работающих по договорам. Писателям пенсия была положена, а сценаристам нет. А отец после войны, уйдя с должности худрука театра миниатюр, "нигде не работал". Только писал сценарии, по которым ставили фильмы. И вообще, о пенсии не задумывался. Но приказ Фурцевой менял положение вещей. "Гриша, пора внести исправления в дату твоего рождения. Все родственники и друзья в суде засвидетельствуют, что тебе вот-вот 60 лет". Но отец категорически отказался. "Это неловко, до сих пор молчал, а когда дело дошло до пенсии — побежал восстанавливать истину…" Так к огорчению мамы, которая мечтала о регулярном доходе (семья жила на нерегулярно, раз в 1-2, а то и 3 года, выплачиваемые гонорары), пенсию отец стал получать с января 1970.
Чтобы поставить точку на этой теме, должна сказать, что после введения нового пенсионного законодательства с его коэффициентами и сложными расчетами, пенсия отца оказалась минимальной, на уровне социальной. Я пошла разбираться в собес. "Ваш папа почти и не работал в своей жизни (тунеядец а-ля Иосиф Бродский. — Е. К.), ничего не зарабатывал, так что вы теперь хотите?" Не без труда мне удалось восстановить истину. Но зато, к радости мамы, отцу было сразу выплачено все то, что он недополучал несколько лет.
Итак, папино 60-летие. Отец выходит на сцену. Он выходит, чтобы поблагодарить присутствующих, но увлекшись, начинает вспоминать всех тех, кому считает себя обязанным в жизни. Вспоминает отца — актера, фотографа и хлебопека, чья семья часто сидела без хлеба. Вспоминает соседа — дирижера и композитора Рахлиса, открывшего ему мир музыки, бесплатно учившего его (правда, пианино, купленное способному первенцу, из-за нужды вскоре приходится поменять на пять буханок ситного хлеба). Вспоминает еще одного композитора — своего друга Данькевича, по ходатайству которого с одаренным юношей бескорыстно занимались в ВУТОРМе композиторы Фемилиди, Орлов и Фоменко. Вспоминает драматурга Михаила Гершуненко, чью пьесу "Карменсита из Наварры" он поставил, и с кем в тяжелые годы нужды на пару перекрыл самую опасную в городе крышу — крышу цирка.
* * *
Год 1989. Отец и мама уже несколько месяцев гостят у меня в Ленинграде. Однажды раздается телефонный звонок. Я снимаю трубку. "С вами говорят из канцелярии (приемной?) Михаила Сергеевича Горбачева. Он хочет побеседовать с Григорием Яковлевичем Колтуновым". Я слегка балдею: розыгрыш, что ли? Но зову к телефону отца. Выяснилось, что папа написал письмо Горбачеву, в котором сетовал, что сняты с экрана его фильмы по Фирдоуси (трилогия о Рустаме), которые пользовались огромным успехом, не говоря уже о том, что были отмечены первой премией на кинофестивале стран Азии. Писал он из Ленинграда и указал мой адрес как обратный.
Михаил Сергеевич поблагодарил за письмо, сказал, что он и Раиса Максимовна очень любят фильмы о Рустаме, но пока идет война в Афганистане (по сути, на тех же территориях, на которых свершал свои подвиги Рустам), нежелательно демонстрировать фильмы с такой жесткой критикой каких бы то ни было войн. Вот так, "Черная чайка" была снята с экрана из-за того, что началось потепление в отношениях с Америкой, а "Рустам" пострадал из-за развязанной афганской войны.
* * *
К своему 90-летию отец пришел дважды заслуженным деятелем искусств — Таджикистана и Украины. Получал он их именно в том порядке, как написано. Таджикистана — в 70-е годы, после выхода фильмов по "Шахнаме" на экран. Украины — к 100-летию кинематографа. Вообще-то, на "заслуженного" отца выдвигали трижды, но в советское время документы строптивого драматурга таинственно терялись по дороге.
К столетию кинематографа Союз кинематографистов выдвинул отца на звание народного артиста. Но умники из министерства решили делать все по порядку, дать сначала "заслуженного", а через несколько лет — "народного". Григорию Колтунову на тот момент было 89 лет! Но Б-г с ними, со званиями. Гораздо ценнее было признание коллег и то, что мальчишки, подражая его Райскому (Тихонову) из "ЧП", складывали крестиком пальцы, когда хотели что-то приврать, а фраза из "Зеленого фургона" — "Я не брал — он не давал. Он не давал — я не брал" — стала крылатой. И неважно, что рядовой зритель зачастую не знал не только, кто автор сценария, но и вообще, что такое сценарий. Но его "Сорок первый", его "Гадюка", его "Максимка" — были любимыми фильмами не одного поколения.
На излете жизни отец неожиданно для всех, а возможно, и для себя самого, отдал дань поэзии — его трилогия по "Шахнаме" написана в стихах, гармонично сочетающихся с ирано-персидскими бейтами великого Фирдоуси. Невозможность осуществить постановку фильма "Кинжал" (авторизированной биографии Фирдоуси) из-за распада Союза и из-за ухода из жизни режиссера Кимягарова подтолкнула отца к тому, чтобы написать на основе своего сценария роман. Роман "Кинжал" был опубликован в сокращенном варианте в журнале "Радуга". Сейчас готовится издание полного варианта романа, который составит первый том двухтомника. Во второй том войдут рассказы Григория Колтунова, две повести и роман "Пятый грех, или Сказ о безобразной прачке и красавце Тимофее" (роман, часть рассказов и одна повесть издавались в 1998 году). К столетию автора подготовлен макет двухтомника — сейчас дело за спонсорами…
Я перечитываю рассказы отца, родившиеся из его устных пересказов событий давно минувших дней, и вспоминаю тот неизменный восторг, в который приходили слушатели, дружно требовавшие занести эти рассказы на бумагу. Отца сравнивали с Ираклием Андрониковым. Несколько раз, когда отец рассказывал свои "байки" в Доме творчества, его даже принимали за Андроникова (внешнее сходство тоже имело место). Отец долго не решался записать рассказы, опасаясь, что на бумаге они утратят аромат и колорит.
И все же решился. Приведу одну из мини-рецензий на книгу отца известного режиссера Савві Кулиша (фильм "Мертвый сезон" и др.)
"Очаровательный "Сказ о безобразной прачке и красавце Тимофее" Григория Колтунова доставит читателям подлинное наслаждение. Живые выпуклые люди населяют полные страсти, ароматов лета и моря страницы повести. Легкая изящная проза воссоздает ушедшее с таким пониманием человеческого счастья и страдания, любви, что невольный эффект присутствия читателя среди персонажей этой одесской истории сделает его немного терпимее к тому, что есть исчезнувшая Живая жизнь".
Не было во времена той "исчезнувшей Живой жизни" видео- и аудиомагнитофонов, которые могли бы сохранить ее образ, как они сохранили для нас образ и голос Григория Колтунова, но благодаря Мастеру и Художнику мы можем и сегодня перенестись в те далекие годы, когда тот, чье столетие отмечается сегодня, был так же молод, как и его персонажи.
Елена КОЛТУНОВА.
