|
 На главную страницу сайта |
Ранняя история дома "Большой Московской", точнее, его предшественников почти идентична "биографии" дома по улице Дерибасовской, № 25 (гостиница "Спартак"), а потому остановимся только на существенных различиях.
Как и дом № 25, наше здание представляло собой обращенное фасадом к улице Дерибасовской Г-образное окончание одного из рядов Греческого базара, ансамбль которого спроектирован и оформлен знаменитым Франческо Фраполли в середине 1810-х годов, а впоследствии доработан его братом Джованни Фраполли и архитектором Иваном Козловым. Как было уже сказано, каждый из четырех корпусов Греческой (Северной, Александровской) площади делился на 25 однотипных двухэтажных секций, устроенных по типовому проекту — с портиками и колоннадами, имитирующими социальные и торговые центры античных полисов. Как видно из карты города, составленной Г.И. Торичелли в 1828 году, обращенный к Дерибасовской и Красному переулку корпус (отделение) носил номер один, а обращенный к Дерибасовской и Колодезному переулку — номер два. Оба корпуса формировали парадный въезд на Греческую площадь и Александровский проспект со стороны Военной балки и гавани. Загораживающего проезд дома № 27, принадлежавшего тому же городскому архитектору Торичелли, по улице Дерибасовской (нынешний "Дом книги") тогда еще не было: он построен в 1830-е годы.
Первые секции упомянутого второго отделения "новой Греческой площади" возводились в 1804 — 1805 годах. Если первое отделение (где ныне гостиница "Спартак" и примыкающие по Красному переулку дома) предназначалось для бакалейной торговли, то это — преимущественно для мелочной.
В числе первых застройщиков были такие известные в патриархальной Одессе греческие семейства, как Янопуло (Иоаннопуло), Папахаджи, Маразли (Григорий Иванович, отец знаменитого общественного деятеля и мецената), возводившие лавки с жилыми покоями во втором этаже по плану, утвержденному Одесским строительным комитетом.
Уже в 1830 — 1840-е годы упомянутые секции частично перестраиваются и даже объединяются в соответствии со вкусами и запросами домовладельцев, теряя единообразие, а весь ансамбль отчасти утрачивает архитектурную целостность. Кроме того, его облик и в какой-то мере даже функциональное назначение основательно меняют построенные прямо на главной транспортной магистрали Александровского проспекта дома Торичелли, впоследствии — Маркмана (Дерибасовская, № 27), Маюрова (против Греческой улицы, так называемый "круглый дом"), а затем Ансельма (со стороны бывшей улицы Полицейской, где помещался ресторан "Киев", а ныне — банк).
Владельцем двухэтажного тогда дома по ул. Дерибасовской, № 29 (современная нумерация) уже в 1820-х годах был человек довольно известный в региональной истории Одессы и в пушкинистике — тайный советник Павел Яковлевич Марини (1798 — 1849), о котором я подробно расскажу в очерке, посвященном особняку на Приморском бульваре, № 3. Поэтому сразу же обратимся к, так сказать, наполняемости дома Марини в первой половине позапрошлого века.
Считая от рубежа 1820 — 1830-х годов, в нем помещалась мастерская известных итальянских мраморщиков Иосифа и Петра Дженарио, просуществовавшая до середины 1840-х. Иосиф Дженарио высекал не только трогательных ангелов для надгробий Старого городского кладбища, но и парковые скульптуры, камины, мраморные изделия для салонов и вестибюлей аристократических особняков, вилл состоятельных негоциантов и т. д. Петр Дженарио знаменит тем, что в 1827 году соорудил из бугского гранита основание монумента герцогу де Ришелье на Приморском бульваре. Тогда же в доме Марини обосновались мастерские башмачника Л. Кампе и сапожника Б. Герцога. Первый — переселенец из Франции. Второй — представитель одесской немецкой ремесленной общины, выходец из близлежащей колонии вюртембергских немцев, мастер, как и многие другие его соотечественники, сделавший в молодом городе удачную предпринимательскую карьеру.
Кампе работал здесь до начала 1840-х, а затем перебрался на Ришельевскую, в дом Родоканаки. Что касается Герцога, то его мастерская непрерывно просуществовала на этом насиженном месте два десятилетия, почти до самой Крымской войны.
С 1844-го по 1849 год в доме Марини помещалось столярное производство знаменитого в свое время немецкого же ремесленника Ф. Гемерле, мебель и прочие столярные изделия которого демонстрировались еще на первой Одесской художественно-промышленной выставке, состоявшейся в 1837 году и приуроченной М.С. Воронцовым к визиту императорской семьи. И Гемерле, и Кампе, и Герцог обзавелись собственными домами в Одессе.
С 1853-го по 1860-й в доме Марини обосновался, и довольно успешно, магазин искусственных цветов С. Глазера.
Вот его рекламное объявление: "При фабрике находится магазин, в котором продаются французские цветы, а также шляпки, чепчики, перья, соломенные шляпы и проч. Господа, желающие заниматься работою искусственных цветов, могут приобрести в магазине все принадлежности к этой работе, как то: материю, разноцветную бумагу, бутоны, листья и, наконец, разные инструменты, употребляемые в этом искусстве. Все это находится в магазине в полном составе. Продажа в магазине — оптовая и мелочная, по весьма умеренным ценам. Заказы принимаются во всякое время". Когда дела пошли на лад, хозяин дополнил спектр предоставляемых услуг: "Заказы от господ иногородних принимаются во всякое время и исполняются со всею точностью и добросовестностью, за что ручается многолетняя репутация заведения". Позднее ассортимент разнообразился дамскими зонтиками, веерами, вуалями и др. Просуществовав без малого четверть века, эта известная "Мастерская шляп и цветов С. Глазера и сына" разорилась в связи с общим кризисом середины 1870-х. В феврале 1876 года она была распродана с публичного торга по распоряжению судебного пристава за долг в 1084 рубля, причем "по необыкновенно дешевым ценам на товары".
Но самое примечательное заведение, долгие годы находившееся в доме Марини и памятное многим поколениям одесситов и приезжих — это кофейня пушкинского знакомца, также выходца из Вюртемберга, кондитера Г. Пфейфера. По счастью, мы располагаем живым свидетельством современника, посещавшего эту кондитерскую в давние годы, известного в свое время писателя Болеслава Маркевича. "Все мы, — вспоминает он, — как бы обязательно ходили пить шоколад и кофе в невзрачную, окрашенную белою клеевою краскою кофейную Пфейфера на Дерибасовской, с единственным в ней убогеньким прилавком, на котором стояли скромные тарелки с бисквитами, леденцами и обсахаренным миндалем, — ходили из-за благоговейного чувства к дыре в мягком камне, из которого строятся дома в Одессе, пробитой в одной из стен этой кофейни оконечностью железной палки, которую носил постоянно с собою Пушкин, приходивший сюда почти каждый день". Старик-хозяин горделиво повествовал заинтересованным посетителям, сколько и какого именно кофе потребил поэт, как сверлил штукатурку своим неизменным стеком. Пфейфер тщательнейшим образом оберегал "неприкосновенность этого увечья своей стены" — несомненно, плодоносящую выгодам заведения реликвию.
Из этого свидетельства следует, во-первых, что место дома Марини по всем параметрам является памятным пушкинским местом, где может быть установлен мемориальный знак. Во-вторых, мы видим наглядно, сколь скромен и непрезентабелен был повседневный быт патриархальной Одессы в самом "элитарном центре" не только в пушкинские времена, но и позднее. В-третьих, становится совершенно очевидным, что и сам дом Марини не блистал особой роскошью и был, как и большинство тогдашних домостроений, исключительно функционален.
Старый кондитер в самом деле очень дорожил своим мемориальным помещением, за которое держался до самой последней возможности. Судя по всему, ситуация с наймом помещения изменилась со смертью хозяина дома, П.Я. Марини, который — кто знает? — возможно, тоже испытывал какой-то священный трепет в связи с памятью о Пушкине. Во всяком случае, именно в 1849 году Пфейфер перебрался из дома покойного Марини в другой, на Екатерининской. Переехал, но уже в следующем году старика не стало…
Немецкие предприниматели действительно облюбовали дом Марини. Именно с ним связана большая и лучшая часть истории известной одесской фортепьянной фабрики семьи Гааз.
А начинали Гаазы, как и многие вюртембержцы, переселившиеся в Херсонскую губернию во времена Ришелье, Кобле, Ланжерона, а далее приписавшиеся в одесские ремесленные колонисты. Так, Иоганн Гааз прибыл в Гросс-Либенталь в 1819 году, а три года спустя числился еще по этой колонии, расположенной неподалеку от Одессы. Каким образом сделал карьеру другой представитель этой фамилии, Карл Гааз-отец, в деталях неизвестно, однако, он сделал ее настойчивым и добросовестным трудом, ибо имел безупречную репутацию. В 1830-е годы Гааз-старший числится "фортепиан делателем" и владеет собственным домом близ лютеранской церкви, то есть старой кирхи, стоявшей на месте нынешней.
В 1842 году в доме Марини открывается фортепьянная мастерская его сына, Карла Карловича, а сам он продолжает трудиться на прежнем месте, каковое называлось еще Верхней немецкой колонией: район Лютеранской площади, улиц Кузнечной, Дегтярной, часть нынешней улицы Новосельского, изначально — Немецкой, а впоследствии — Ямской. В 1840-е годы в доме Марини периодически помещались и другие ремесленные мастерские: переплетчика Тремера, токаря Тропано, жестянщиков Брандельмайера и Гольдера, другие.
Как мы упоминали выше, следующим владельцем дома по Дерибасовской, № 29 был Карл Карлович Гааз. Но прежде, чем это случилось, он осваивал приглянувшееся строение много лет. Впервые он объявился по этому адресу еще в 1842 году, работал здесь до начала 1850-х, затем перебрался в соседний дом Торичелли (№ 27), где пробыл несколько лет. Далее фабрика снова переехала: на сей раз — в другой соседствующий с Марини дом — Крамаревой (№ 31). И, наконец, в 1857 году осел в "золотой середине", нынешнем 29-м номере, который был приобретен Гаазом у супруги покойного Марини, Виктории Францевны, дочери знаменитого итальянского зодчего Франца Фраполли. Видно, очень ему хотелось совершить эту покупку. Как видно из "Списка домам и прочим строениям, состоящим в 1-й части города Одесса, оцененным для платежа полупроцентного сбора с 1848 года…", дом тайного советника Марини был оценен в 18 тысяч рублей серебром. А к моменту его покупки Гаазом стоил больше. Вместе с тем здание не принадлежало к числу роскошных, стоимость которых, случалось, превышала 30 и даже 40 тысяч. Так, дом Кирико на хрестоматийном углу Дерибасовской и Ришельевской получил оценку 46 тысяч 790 рублей, а дом Почетного гражданина Кумбари на Екатерининской — 44 тысячи 900 рублей. Из сохранившихся сооружений тех лет чуть меньше дома Марини стоил дом Прокопеуса — на пересечении Греческой и Екатерининской ("два Карла"), что дает возможность составить некоторое представление и о первом из них.
Как видно из архивного плана 1862 года, в отличие от симметричного нашему дома Ольховского (Микулича) Гааз уже в то время помимо фасадного места по Дерибасовской занимал также две секции второго корпуса Греческого базара, одной стороной выходящие в Колодезный переулок, а другой — на Александровскую (Греческую) площадь. По оной причине дом этот впоследствии всегда имел одновременно три адреса: Дерибасовская, № 29, Александровский проспект, № 2 и Колодезный переулок, № 1.
Фортепьянная фабрика К.К. Гааза надолго прописалась по этому адресу и сделалась своеобразной приметой как Дерибасовской, так и Греческой (Александровской) площади, к которой, кстати говоря, издавна тяготели разнообразные заведения, занимавшиеся изготовлением музыкальных инструментов и их реализацией. Отец и сын Гаазы пользовались большим авторитетом, ибо были, по существу, первыми фортепьянщиками Одессы: Гааз-старший начинал свое дело еще в начале 1820-х годов (!), был старшиной немецкого ремесленного инструментального цеха. Что до Гааза-младшего, этот также имел прочное общественное положение и в течение ряда лет состоял депутатом так называемой Торговой депутации.
Еще в 1860 году Гаазы подали прошение о предоставлении им права использования государственной атрибутики в оформлении собственных изделий, но получили отказ. Но уже пять лет спустя такая возможность перед ними открылась, поскольку была заслужена серебряная медаль с изображением императора Александра II на Московской художественно-промышленной выставке.
Вот рекламный текст, помещенный в одном из сентябрьских номеров газеты "Одесский вестник" за 1866 год: "КАРЛ ГААЗ, склад фортепиано в Петербурге и Одессе (в собственном доме на Дерибасовской улице). Получив на последней промышленной выставке в Москве почетную медаль "За трудолюбие и искусство" за представленный мною рояль собственной фабрики, я решил значительно расширить размеры моей фабрики в Одессе, чтобы быть в состоянии удовлетворить всевозможным требованиям публики по этой части. С этою целью кроме роялей, которым я преимущественно обязан репутациею моей фирмы, я приступил теперь к изготовлению пианино (стоячих пианино), которые по полноте тона и крепкому строю ни в чем не уступают иностранным изделиям в том же роде, но зато продаются по гораздо более умеренным ценам. Все господа, купившие эти инструменты, выражают им полное свое одобрение. Сверх того я продолжаю изготовлять, отдавать внаем, обменивать, покупать, перепродавать, исправлять и настраивать фортепиано всякого рода, а также постоянно поддерживать их строй. Склады мои кроме собственных изделий снабжены богатым запасом инструментов известнейших заграничных фабрик и предоставляют для желающих обширный выбор всевозможных концертных и комнатных роялей, роялино, пианино (piano droit) и проч. по умеренным ценам. При покупке инструмента магазин гарантирует его прочность в течение десяти лет".
Просто удивительно, как в Одессе тех лет более или менее мирно уживалось такое количество фортепьянщиков. Совершенно очевидно, что количество инструментов на душу населения здесь было самым высоким в империи! Это можно растолковать специфичностью города как полномочного представителя европейской культуры. Уже в 1836 году одновременно функционировало три "пианинки": старшего Гааза, Стапельберга и Кашинского. Кроме того, фортепиано зарубежного производства отдавались напрокат в мебельном магазине Коклена. В 1846 году их было гораздо больше, причем многие располагали свои заведения в непосредственной близости: Доманский и Шен — в соседнем доме Крамаревой, Шук — в доме Ольховского, Кричмахер — на Театральной площади. Дальше — больше. Конкуренция и часто неоправданно повышенный спрос на модные иностранные инструменты — обстоятельства, принудившие Гааза-сына все более и более расширять ассортимент реализуемых инструментов, открывать иногородние филиалы и проч.
Вот объявление более позднего периода его деятельности (1871): "Депо фортепиан Карла Гааза в Одессе, на Дерибасовской улице, в собственном доме, и в Киеве, на Крещатике, в доме Пастеля. Большой выбор фабрик.
Американских: Штейнвейн и сын в Нью-Йорке.
Английских: Колларда и Колларда в Лондоне. Эрарда в Лондоне.
Французских: Эрара; Плейеля; Крагельштейна; Жан-Пера — все в Париже. Боасло — в Марселе.
Немецких: Штрейхера; Безнедорфера; Швейгхофера; Тоберера — все в Вене. Брейткопфа и Гергеля; Геллинга и Шнаненберга — обе в Лейпциге и Цейце. Швехтена; Шлейна; Бизе — все в Берлине.
Русских: Карла Гааза в Одессе и Киеве.
В складе также находятся гармоникорды, гармониумы и гармонины известного фабриканта Дебена.
В магазинах как в Одессе, так и в Киеве принимается починка фортепиан, а равно отдаются таковые напрокат по умеренным ценам".
Просуществовав три четверти века (!), фабрика Гааза в конечном итоге завершила свою историю в полнейшем миноре. Если в 1872-м К.К. Гааз пожертвовал 400 рублей на нужды сиротского дома при лютеранской общине, то в 1890-е годы его наследники, Вильгельм и Ида Гааз, сами нуждались в материальной поддержке. Вильгельм не сумел продолжить дело жизни отца и, скрываясь от кредиторов, отправился за океан. Так проходит мирская слава…
Но вернемся к истории многочисленных заведений, помещавшихся в доме К.К. Гааза в те времена, когда фирма его вполне процветала. Прямо с покупкой дома Марини здесь устроился еще один немецкий жестянщик — Трот. В середине 1860-х в доме Гааза короткое время размещалась известнейшая впоследствии частная библиотека для чтения Бортневского и Максимова. Помещений хватало, фортепьянная фабрика занимала не так уж много места. А потому с середины 1860-х здесь появилось второе после легендарной кофейни Пфейфера предприятие общественного питания. Причем история этого заведения напрямую связана с летописью двух других весьма известных в старой Одессе фамилий — Склаво и Прокудин.
Фирма предпринимателя греческого происхождения Евривиада Склаво в Одессе существовала с 1847 года. Как те же Гаазы, он прошел нелегкий и долгий путь от мелкого торговца до хозяина одного из крупнейших производств Южной России. В начале 1900-х его наследник Спиридон Евривиадович Склаво возглавлял "Товарищество отечественного виноделия", базировавшееся в собственном доме на Среднефонтанской дороге. За долгие годы существования фирма получила множество медалей и дипломов за отечественные вина на престижных российских и международных выставках, сделалась поставщиком "короля эллинов". Фирма владела собственным заводом шампанских вин, оптовым складом коньяка, магазинами иностранных вин и ликеров. (В моем собрании старинной стеклотары имеется уникальная бутылка с атрибутикой фирмы — литою надписью: "Евривиад С. Склаво. Одесса".) Семейству Склаво принадлежали престижные домостроения на Преображенской улице и Тираспольской площади, пересечении Ланжероновской и Гаванной и т. д.
Но тогда, в середине 1860-х, Е.С. Склаво не брезговал и относительно скромным ресторанным бизнесом.
Удачное местоположение дома Гааза в оживленном торговом центре, против Казенного сада, где издавна помещалось популярное, но достаточно дорогое кафе-ресторан Алексеева, предопределяло возможность устройства "конкурирующего предприятия", сравнительно более дешевого и доступного. Название ресторана Е.С. Склаво — "Кандия", возможно, напоминало хозяину историческую родину. Вот рекламное объявление этого заведения, помещенное в муниципальной газете во второй половине 1866 года: "РЕСТОРАЦИЯ "КАНДИЯ", в доме Гааза, на Дерибасовской улице. Приготовляются разные кушанья, по 10 коп., кроме птиц; за 100 билетов — 8 руб., за 50 билетов — 4 руб. 50 коп. Чай парами, порциями и стаканами, кофе и разные напитки".
Текст этот нуждается в разъяснении. "Кроме птиц" означает, что блюда из дичины стоят больше 10 копеек за порцию. "Пара чая" — это значит, что подается два чайника: один с кипятком, другой с заваркой (в Москве "парой чая" называли чайник с заваркой и два куска сахару). "Билеты" — это как бы скидочные карточки, каковые давали право регулярно получать нечто вроде "комплексного обеда" (табльдот). При оптовой покупке билетов полагалась ощутимая скидка. Подобный вид услуг практиковался в аналогичных заведениях на протяжении многих десятилетий. Были еще и металлические жетоны (марки) с фирменной атрибутикой и (или) аббревиатурой имени владельца. Половые расплачивались марками с буфетчиком, получая от клиентов наличные, а в конце дня производили расчет с заведением. В числе лучших рестораций Одессы "Кандию" рекомендуют в первом одесском путеводителе, изданном параллельно на русском и французском языках в 1867 году.
Довольно скоро, буквально через два — три года, ресторация "Кандия" перешла в руки другого известного одесского предпринимателя, Афанасия Прокудина. Он известен как содержатель значительного числа разнообразных питейных заведений и водочных заводов. Ему одновременно принадлежало несколько трактиров, харчевен, рестораций и т. д. Так, в 1863 — 1865 годах, будучи еще не гильдейским купцом, а "одесским мещанином", Прокудин содержал ресторацию на городской периферии, "в 3-й части города". 10 марта 1868 года он открыл полностью переоборудованную ресторацию Склаво, переименовав ее в "Париж": "Кушанья, чай, горячие напитки лучших качеств по умеренным ценам, — писал "Одесский вестник", — марки прежнего владельца этой ресторации теперешним владельцем не принимаются". Номинация "Париж", вероятно, объясняется тем, что в соседнем доме находилась гостиница "Франция". Что до Склаво, то он переместился недалеко: открыл харчевню в доме старинного греческого семейства Мими, на углу Преображенской и Греческой, где ныне "Мираж".
В следующем, 1869-м, году Прокудин уплачивал городу 70-рублевый акциз, а Склаво — 40-рублевый. Кроме того, в доме открылась еще и харчевня Шестопала, который платил акциз в 60 рублей и патентный сбор за торговлю спиртными напитками в 50 рублей, что говорит о вполне конкретной направленности "харчевни". "Парижу" продажа спиртного обходилась в 45 рублей. В 1868 году в доме Гааза впервые за всю его историю открылась гостиница (!), носившая то же имя, что и ресторация
При Афанасии Прокудине, "городовом обывателе и гражданине", в общем-то, вполне безупречном (впоследствии — владельце водочного завода и целого ряда питейных заведений), "Париж" пользовался довольно-таки скандальной репутацией. Дело в том, что в ресторанах, кофейнях, трактирах, пивных залах обычно играли в дозволенные игры (домино, шахматы, а периодически и — официально — в некоммерческие, то есть не азартные, карточные игры), и тут почти всегда наличествовал бильярд. Как правило, бильярдных столов было два, ибо площадь помещения просто не позволяла вмещать больше. Прокудин же ухитрился втискивать чуть ли не дюжину. Темпераментные бильярдисты практиковали тогда азартный "батифон", отчего возникали "разборки", будоражившие сознательную общественность. В том же "Париже" случались межэтнические конфликты с рукоприкладством. Так, отдельные провокаторы требовали, чтобы посетители-иудеи снимали здесь головные уборы, а это противоречит правилам веры. Оттого бывали кровопролитные побоища…
1869 год был отмечен судебным разбирательством между купцом 2-й гильдии Карлом Гаазом и поверенным фирмы "Ю. и П. Шидмейнер", "в Штутгарте Вюртембергского королевства", по поводу поставки и реализации музыкальных инструментов, что было вполне обычным делом (см. газету "Ведомости Одесского градоначальства"). В 1872 году К.К. Гааз выгодно продал свой дом на Дерибасовской состоятельному негоцианту, одесскому купцу второй гильдии Ивану Ефимовичу Бирюкову, а сам приобрел дом неподалеку, на примыкающей к центру оконечности улицы Херсонской.
В разные годы Бирюков владел солидной жилой недвижимостью (в частности, домами на углу улиц Греческой и Ришельевской, на Старопортофранковской, на Толкучем рынке угол Прохоровской площади и др.), однако, упорно обитал в привычной патриархальной простоте отчего дома № 18 на далеко не престижной Кривой улице, "прославившейся" главным образом домами терпимости. Это можно понять, если учесть, что другие принадлежавшие ему здания приносили немалый доход от найма и аренды. При всей своей купеческой прагматичности, И.Е. Бирюков не чуждался общественной деятельности и благотворительности: был гласным, то есть депутатом, городской думы, членом купеческой управы, Одесской торговой депутации (одновременно с Гаазом) и, что особенно любопытно, членом комиссии городских б-гоугодных заведений.
При Бирюкове, в середине 1870-х, в доме впервые за всю его биографию открылась парикмахерская. Причем не рядовая. Здесь обосновался знаменитый французский куафер Феликс, состоявший штатным парикмахером Городского театра. Свободно занимаясь частной практикой, он в то же время причесывал солистов итальянской оперы, изготовлял парики, шиньоны, букли, косы и другие причиндалы, потребные для убранства и маскирования местных артистов, а нередко и гастролеров. К середине 1870-х Феликса сменил другой популярный французский парикмахер, Александр. В начале 1875-го в первом этаже поместился и небольшой галантерейный магазинчик оршанского мещанина Аарона Марковича. Маркович прославился в Одессе как первый удачливый истребитель тараканов, крыс, прочих насекомых и грызунов, получив массу почетных отзывов и дипломов от осчастливленных им домовладельцев, рестораторов, владельцев гостиниц и т. д.
В марте 1887 года в этом доме открылся "Китайский чайный магазин Александра Николаевича Мельникова", а в конце 1880-х большую часть нижнего этажа дома И.Е. Бирюкова занимал уже "Китайский чайный магазин Григория Ивановича Перепелицына в Одессе", где реализовывались "ЧАИ прямого получения из Ханькоу и через Кяхту сухим путем, караванами. Продажа оптовая и розничная. Пересылка чая по почте на счет магазина. Заведует магазином Иван Поляков". Здесь, конечно, продавались и высококачественный сахар-рафинад по 11 копеек за фунт, фарфоровая китайская посуда и проч. Как мы увидим ниже, этот сюжет чуть позже получит блистательное продолжение. А пока, в начале 1890-х, место Перепелицына захватил поистине грандиозный гастроно мический магазин Дионисия Терентьевича Лобачева, предприятие настолько масштабное, что осмеливалось даже соперничать с располагавшимся поблизости самым знаменитым гастрономом Одессы всех времен — А.К. Дубинина.
Магазин оформляли лучшие тогдашние дизайнеры. Справа и слева от главного входа со стороны Дерибасовской красовались металлические медальоны, на которых по-русски и по-французски значилось "Гастроном Лобачева". По обе стороны установили изящные фонари, а над ними — лепные кабаньи головы, имитирующие охотничьи трофеи. Наверху помещалась бросающаяся в глаза вывеска: "Charcuterie Allemande". Сверкающие витрины привлекали внимание обилием красочно этикетированных бутылок экзотических форм, гигантскими сосисками из папье-маше, скорее напоминающими сталактиты, диковинными консервными емкостями.
Со стороны Колодезного переулка вывешены русскоязычные рекламы: "Рыбный гастроном" и др.; виднеется мастерски исполненный макет некоей сказочной рыбины в стиле "чудо-юдо рыба-кит".
Вот рекламное объявление, традиционно помещаемое хозяином в различных изданиях 1893 — 1898 годов:
"Гастрономический магазин и паровая колбасная фабрика Д.Т. Лобачева в Одессе.
Главный магазин на Дерибасовской улице, в доме Бирюкова. Второй — на Александровском проспекте, в доме Ставро.
Магазины снабжены постоянно большим выбором разных продуктов собственного приготовления и заграничными консервами. Всегда можно иметь самые свежие и лучшего качества колбасы всевозможных сортов, галантины из индеек, кур и дичи, паштеты из печенок, а также из дичи. Сосиски копченые и сырые, колбасы польские и малороссийские. ЖАРКИЯ: ростбиф, филе, телятина, индюки, поросята, цыплята, каплуны, рябчики и проч. ОКОРОКА: житомирские, вестфальские, пареные, шмаленые и проч. СЫРЫ: швейцарский настоящий и русский, рокфор, пармезаны, гаргонзола, стракино и другие десертные сыры. ИКРЫ: самого лучшего качества, паюсная, зернистая, свежепросоленная и совсем свежая, а также икра кефальная. РЫБЫ: копченая и соленая, консервы и маринад, осетрина, семга, лососина, белорыбица и другая, балыки, сельди керченские, королевские, гамбургские и прочие. Сардины всех заграничных марок; омары, тон и другие консервы. Масло прованское.
Заказы исполняются аккуратно и без замедления.
Гуртовым покупателям (торговцам) делается уступка".
Опять-таки при Бирюкове в доме на продолжительное время устроился магазин настольных и прочих ламп Ивана Ивановича Ради, торговавший также и ламповым топливом. И.И. Ради вел свои дела настолько успешно, что впоследствии приобрел дом не где-нибудь, а на Екатерининской площади, № 5. Магазин просуществовал аж до самой "экспроприации экспроприаторов", причем накануне первой мировой войны Иван Иванович депортировал торговлю керосином в "круглый дом" на Греческой площади, дабы не смущать сомнительными запахами впечатлительную клиентуру, дефилирующую по Дерибасовской.
Супруга хозяина, Елена Григорьевна Ради, состояла председательницей одного из местных комитетов Общества помощи бедным Одессы, находящимся под Высочайшим покровительством Ее Императорского Величества императрицы Марии Федоровны. В этом же доме помещалась пользовавшаяся отменной репутацией булочная и кондитерская Филиппова (однофамильца, а может, дальнего родственника знаменитого московского хлебника, изобретателя булок с изюмом).
В "эпоху Бирюкова" в нашем доме помещались также ювелирная торговля и мастерские Фогта и Хинкуса, "Оптический магазин" Левенталя (театральные бинокли, лупы, барометры и термометры "от Левенталя" до сих пор исправны и изредка встречаются в антикварных магазинах) и др. Но, что называется, судьбоносным сделалось появление здесь чаеторговли Модеста Орлова, а буквально вслед за ним — фирмы Дементьевых. Это был случай, напрочь перевернувший столетний быт и уклад старинного одесского дома, видевшего живьем Ришелье, Ланжерона, Пушкина, Воронцова, Гоголя, Левушку Пушкина, Вяземского и уйму других выдающихся фигурантов региональной истории. Но давайте не будем опережать события, перейдем от эмоций к фактам.
Олег ГУБАРЬ.
(Окончание следует.)
