21.07.2011 | Культура

Дмитрий Быков: «Об Одессе без крика»

Одесский международный литературный фестиваль (9 — 13 июля) был посвящен Исааку Бабелю и приурочен к открытию его памятника в Одессе. Скульптор — Георгий Франгулян.

Макет одобрен вдовой Бабеля, успевшей увидеть эскизы и умершей в позапрошлом году, — ей было 101. В лучших одесско-бабелевских традициях, в духе добродушного абсурда, памятник установить не успели — и фестиваль превратился в конференцию по бабелевскому творчеству с участием литературоведов, писателей, посильно усваивающих его уроки, художников, вдохновленных его прозой, и начитанных одесситов, гордых традицией. Отчет об этом событии обречен быть идиллическим, захлебывающимся, не лишенным одесского колорита и довольно пошлым. Сломаем-ка мы эту традицию.

Разумеется, без благодарностей и восторгов не обойдешься — уже потому, что в наше время любой, кто посильно преодолевает энтропию, заслуживает доброго слова. Спасибо Ирине Барметовой, главному редактору «Октября», которая вывезла в Одессу два десятка российских гостей, в том числе весьма именитых. Много потерял тот, кто не видел одесского литературного музея, демократичнейшего и дружелюбнейшего из всех, какие я знаю, не считая, может быть, дома Волошина в Коктебеле. Его директор Татьяна Липтуга, ее зам по науке Алена Яворская (Катаев, Олеша, двадцатые годы), ученый секретарь Елена Каракина (Жаботинский), Галина Закипная (Пушкин) — олицетворение эрудиции, такта и доброжелательности; нигде получение нужной информации и нужного архивного документа не обставлено такими минимальными формальностями и не сопровождается таким количеством полезных консультаций.

Этот музей — самый домашний из тех, что мне доводилось видеть, — поистине идеальная площадка для фестиваля, для докладов и дискуссий, мастер-классов и творческих вечеров. Только тут — да в немногих одесских домах — осталось еще местное, столь многими воспетое сочетание ума и непосредственности (потому что непосредственная глупость, согласимся, ужасна); только здесь еще живо фирменное сочетание роскоши и нищеты. Что вы хотите: документов, мемуаров, рукописей — тысячи единиц хранения, а интернет есть на одном компьютере, в директорском кабинете. Про зарплаты молчу. Но в Одессе жаловаться не принято, и эту традицию мы ломать как раз не будем.

И гости приехали достойные — на их мастер-классы я и в Москве бы с удовольствием сбегал, проводись они тут. Из Петербурга — Валерий Попов, чуть ли не единственный современный российский новеллист. Не будем вдаваться в разницу между рассказом и новеллой, хотя она довольно очевидна — писать вялые, аморфные рассказы у нас научились сотни, кабы не тысячи, а вот новелла, по-бабелевски остроумная и лаконичная, по-мопассановски динамичная, по-трифоновски неоднозначная, дается единицам, и Попов тут признанный мастер. Из Москвы — Михаил Жванецкий, в рекомендациях не нуждающийся, а также рассказчик и переводчик Асар Эппель, написавший по «Закату» отличный мюзикл «Биндюжник и король» на музыку Александра Журбина; из всех переводов Эппеля именно этот — с прозаического на поэтический — удался ему наилучшим образом. Николай Богомолов, авторитетнейший специалист по литературе первой четверти ХХ века, — его семинар я слушал все пять лет на журфаке и многие монологи, поражавшие нас тогда, помню почти дословно. Вячеслав Пьецух, прямой наследник Бабеля по искандеровской линии, — насмешливый мудрец, скрывающий под ироническим спокойствием вечную русскую тревогу и тоску.
Первоклассный поэт Юрий Кублановский, с которым я почти ни в чем не согласен, — но которого нельзя не назвать в числе лучших стихотворцев последнего тридцатилетия. Владимир Салимон, поэт не столько иронический, сколько элегический и неизменно сдержанный. Елена Якович, чьи документальные фильмы — о Бабеле и Викторе Некрасове — собирали полный Золотой зал музея. Приехал из Америки и внук Бабеля, актер и режиссер Андрей Малаев, и оказался прелестным человеком, насмешливым и деликатным. Публика была благодарной, гостиница «Бристоль» — роскошной, зал скульптур при музее — тенистым, море — теплым, Привоз — изобильным, и вообще всё было по высшему разряду; идиллия на этом заканчивается, и начинается разговор по существу.

Рискну сказать малоприятную вещь, но Одесский международный фестиваль — и сама местная культурная жизнь — будут тем более успешными, чем дальше отойдут от бабелевской матрицы, от того самого образа Одессы, создание которого считается главной заслугой Бабеля в русской литературе. Создать-то он создал, но теперь это надо преодолеть. Мне — и, думаю, не мне одному — давно уже невыносимо видеть, как почти вся Россия превращается в памятник себе. Это случилось, увы, с Петербургом, где живой культуре почти негде быть — она задыхается в безденежье и безработице, у нее почти нет площадок для нормального творческого общения, и это далеко не улучшает местные нравы. Это случилось и с Одессой, симметричной Петербургу почти во всем, — тоже расчерченная, размеренная, но южная столица, женский лик империи, ответ Екатерины Петру.

Сейчас Одесса пребывает не в материальном, слава богу, но в явном духовном упадке, и хорошо, если фестиваль переломит эту тенденцию: здесь очень мало своих поэтов, а те, что есть, — несопоставимы с титанами двадцатых и даже с лучшими из киевлян. С прозой все тоже как-то не очень, судя по даримым образцам и обзору журнальных публикаций. Лучший одесский прозаик и очень интересный поэт Мария Галина давно переехала в Москву, и правильно сделала. Одесса живет на проценты с капитала — но сколько же можно, помилуйте, эксплуатировать пять рассказов и одну пьесу Бабеля, два романа Ильфа и Петрова и повесть Катаева? Заметим, что ни Багрицкий, ни Бабель, ни Олеша не были так уж замкнуты на Одессе, как и Грин на Крыме: их весь мир манил, им Дидель-птицелов и Тиль были ближе соседа с Молдаванки.

Бабель — писатель первейшего класса, но Беня Крик — не самый интересный его герой; честно говоря, от одесского юмора тошнит давно, и не потому, что это юмор плохой, а потому, что он ужасно однообразен. Украинизация Одессы, конечно, не пошла ей впрок, но думается, что город провинциализируется и без этого: эксплуатация штампов — занятие расслабляющее, паразитическое. Одессе, если она хочет остаться культурной столицей евразийского юга, нужен новый миф — и необязательно ждать нового первоклассного прозаика, чтобы его создать. Бабель возник на прекрасно удобренной почве — Чуковский, Куприн, упомянутый Жаботинский, десятки меценатов, графоманов, издателей эту почву рыхлили и подкармливали, и, чтобы в Одессе появилась своя новая культура, — ей прежде всего необходима среда.

Для этого в городе есть всё необходимое — такой талантливой, отзывчивой и умной публики мне давно не приходилось видеть, вопросы задаются по делу, ответы понимаются с полуслова. Но в Одессе плохо с литературными альманахами, студиями, издателями, концертными площадками и дискуссионными клубами. И думается мне, это происходит не только потому, что мало денег и утрачивается статус: Одесса по-прежнему богатый портовый город, туристическая Мекка и знаменитый курорт. Дело в том, что миф о городе крикливых торговок, аристократичных жуликов и меланхоличных еврейских философов, о городе контрабанды, торговли и воровства, многословных острот и легкомысленных красавиц — чрезвычайно удобен для эксплуатации. В конце концов, мы все с нашими водкой, икрой, Достоевским, Карениной, балетом, Сталиным и спутником так надоели сами себе, что дальше ехать некуда, — а ничего нового придумать не в состоянии. Так и выезжаем на этом наборе, отлично сознавая его унылость и неадекватность. Нужно, чтобы кто-нибудь громко сказал о пошлости одесского культурного мифа, который в свое время был очарователен, но время это прошло.

Напоследок об одном соображении, которое пришло мне при чтении проницательной богомоловской статьи, посвященной анализу одного из «Одесских рассказов». В начале ХХ века явились два, что называется, градообразующих текста — одесский цикл Бабеля (в центре которого, конечно, «Закат») и «Петербург» Андрея Белого, его вторая редакция вышла в свет почти одновременно с «Одесскими рассказами». Самое интересное, что и то и другое посвящено теме отцеубийства или по крайней мере явно фрейдистскому конфликту главного героя с отцом: Николай Аполлонович Аблеухов должен осуществить покушение на ненавистного отца-сенатора, а Беня Крик насмерть схватился с могучим Менделем, слывущим грубияном даже среди биндюжников. При всем несходстве внешнего оформления этих конфликтов они глубоко неслучайны: речь-то идет о закате. Без победы Бени над Менделем, без освобождения Николая Аблеухова от отцовского скрипучего диктата не будет ни новой Одессы, ни нового Петербурга.

Надо бы сейчас как-нибудь деликатно, без отцеубийства, повторить этот акт освобождения — и отринуть изношенные мифы ради нового величия.

Иначе Одесса таки будет ходить по кругу тудой-сюдой и говорить за Беню, чтоб он так был здоров, хотя шо может быть хорошего, я вас умоляю, в бандите, который давно умер-шмумер? Дело надо сделать, одесситы, и потом можно слюни пускать.

Дмитрий БЫКОВ, «Новая газета».