Парижские заметки с пражскими вкраплениями

Так получилось — и почаще бы так получалось, — что мы прожили в Париже целый месяц, весь сентябрь 2012-го.

Рада Аллой, первая жена легендарного Владимира Аллоя и приятельница Иосифа Бродского, автор отличного путеводителя по Парижу, предложила нам пожить в её в квартире в то время, как она будет жить в нашей. Они с подругой влюбились в Одессу и решили узнать наш город получше.

Одесса и Париж — хороший обмен. Мы согласились сразу.

Летели в Париж через ставшую уже родной Прагу, задержавшись там на несколько дней. Поэтому сравнение двух городов, начинающихся на одну букву и таких разных, происходило невольно.

Месяц в Париже пролетел быстро и радостно. И поскольку Париж, как известно — это праздник, который всегда с тобой, я и забрал его с собой. И теперь он живёт в этих воспоминаниях.

***

Первое, что поражает в Париже после спокойной и довольно размеренной Праги — обилие пришельцев из Африки и мусульман различных национальностей. Чтобы выйти из метро на Gare du Nord, приходится работать локтями. В метро стоят турникеты, призванные отсечь зайцев — но предприимчивые чёрные проскакивают по двое. Ну, это ещё ерунда — в Риме подростки соревнуются, кто сильнее с разбегу врежется в турникет, чтобы он открылся. В пражском, венском, нюрнбергском метро никаких турникетов нет и в помине, система построена на доверии и периодических проверках. Никто не хочет платить штраф, который в двадцать раз дороже стоимости билета. В Париже всё по-другому. Нас поразила проверка билетов в поезде, едущем из аэропорта в город. Сначала билеты проверяли трое мужчин в серых костюмах. Особенно долго стояли они возле нашей соседки, несколько помятой девушки лет тридцати пяти, которая вместо билета достала из рюкзака мятый листик и долго показывала его проверяющим, тыкая пальцем куда-то в середину. В конце концов мужчина в сером оставил её в покое. За проверяющими в сером прошли трое контролеров в сиреневых жилетах, а за ними трое полицейских, увешанных оружием почище новогодней ёлки. Из нашего вагона эта великолепная девятка перешла в следующий. Вид у полицейских был настолько серьёзным, что мне показалось — они могут просто взять и расстрелять «зайца». На глазах у других пассажиров — чтоб неповадно было. Ну, а соседка наша, та, которая с мятым листиком, выйдя на станции, сразу же начала деловито копаться в мусорной корзине, выбирая оттуда не доеденные кем-то булочки.

***

Парижское метро ужасно запутанное — более четырехсот станций. Как говорится, без пол-литра не разберешься. Если в Праге все понятно — три линии, в каждом вагоне объявляются остановки и на специальных экранчиках вас информируют бегущей строкой, то в парижском ничего такого нет и в помине. Разбирайся сам. Метро старое, тоннели для него копали в разных уровнях и во все стороны, поэтому вагоны метро одной линии, но в разные стороны идут на разных уровнях, друг над другом, и переходить туда-сюда нужно по лестницам. Эскалаторов почти нигде нет, и с чемоданами такие пробежки очень вдохновляют. Зато есть лифты, которые открываются и закрываются автоматически — мы искали кнопку до тех пор, пока дверь не открылась сама. Если сравнить опять же с пражским метро, то в Праге станции гораздо удобнее — посредине станции оборудована платформа, поезда едут по краям. То есть где бы ты ни вышел на станцию, везде сядешь в вагон. В Париже, как и в Вене, сначала метро построили, а потом подумали. Вагоны ездят посредине, платформы по бокам — вышел не там, беги вверх или вниз по лестнице, ищи свое направление.

***

Парижане гораздо эмоциональнее пражан. Если в кафе сидит веселая и шумная компания, это в порядке вещей, никто не будет смотреть осуждающе. Южный темперамент. Откуда он тут, фактически на севере? Хотя какой север — на Монмартре до сих пор сохранился небольшой виноградник, где каждую осень вызревает виноград, и местные жители устраивают праздник молодого вина. Зато пражане эмоциональнее немцев. В центре Праги жизнь кипит и в час ночи. В Мюнхене такое трудно себе представить.

***

Официанты и еда — это отдельная тема. Немецкая и чешская еда — то, чем нельзя восхищаться. Это можно есть для поддержания жизненных сил в организме, но восхищаться этим при всем желании не получается. Особенно едой в ресторанах и кафе, предназначенных для туристов. Пиво в чешских ресторанах дешевле, чем кола, а минеральная вода отсутствует, как класс. Мясо почти безвкусное. О рыбе говорить вообще не хочется. Но больше всего расстраивают салаты. Это безвкусное нечто за несуразно большие деньги лучше не заказывать вообще, но я не могу — воспитанный в средиземноморских традициях, мой организм требует много овощей и хорошей воды каждый день.

Чешские официанты неулыбчивы, вы для них — неприятное недоразумение, от которого нужно поскорее избавиться. Особенно, если вы говорите по-русски. Тогда вы мерзкий оккупант, дикарь, которого приходится обслуживать, потому что вы привезли деньги в их любимый город. Сталкиваясь с русскими, кроме очевидного выражения презрения на лице чешского официанта отражается работа мысли — как бы вас «нагреть», «подогреть» и обобрать. В моей практике было столько таких случаев, что даже не знаю, с какого начать. Поэтому и начинать не буду — как-нибудь в следующий раз.

Парижский официант — полная противоположность пражскому. Вы для него ничем не выделяетесь в ряду туристов. Немец, югослав, турок, украинец — все для него равны, а чувство собственного достоинства дает ему возможность видеть в вас равного. Парижский официант быстр и улыбчив. А самое главное — он выносит откуда-то из недр кухни потрясающе вкусную еду. И вот это в Париже поражает. Нет, конечно, в туристических местах тоже халтурят, но эта халтура на несколько порядков вкуснее чешских изысков. Тут Париж стоит наравне с Грецией, Италией и Израилем. Практически везде вас накормят вкусно. Вино — прекрасно. Эскалоп — великолепен. Салата много и овощи всегда свежие. Минеральная вода? Вот вам литр холодного «Перье», пожалуйста. А кофе… Ну почему? Что тут — хорошая вода, отборная арабика или просто любовь к вкусной и красивой еде? В парижских бистро кофе гораздо вкуснее, нежели в пражских «Старбаксах». О других пражских кафе я даже не говорю, кофе там — коричневая бурда.
Да, в любом кафе в Париже вам бесплатно принесут графин воды. Или два графина. Сколько захотите. Нужно просто сказать волшебные слова «караф д’о» (специально пишу по-русски), и вам принесут заветную воду. Да, она из-под крана, но в Париже воду из-под крана можно пить точно так же спокойно, как в Вене и Риме.

Я волком бы выгрыз бюрократизм,
И ввёл бы гурманократию.
В парижском кафе. что на Рю де Мартир,
Создал я гурманов партию.

И там, взгромоздившись над горкой сыров,
Сложив из колбас многоточие,
Узнал, чем питали к Парижу любовь
Артисты, поэты и зодчие.

Вгрызаясь зубами в багета твердь,
Паштетом мазнув круассанище,
Я твёрдо решил, что буду и впредь
В Париже искать пристанище.

***

На парижских улицах удивительно свежий воздух. В Париже хорошо пахнет. Араб в магазинчике на углу приветлив и, спросив, откуда мы, говорит нам: «Добро пожаловать в Париж!» Любит ли он город, в котором живет? Считает ли родным?

***

Нет, не круассаны. Багеты. Вот что действительно свято для французов. Ежедневный ритуал покупки свежего багета нельзя нарушить. Если вы прошли три квартала и не встретили ни одного человека с багетом — пешехода или велосипедиста, — вы не в Париже. Культ багета ощутим физически. Совершенно непонятно при этом, как французы и особенно француженки умудряются оставаться такими стройными. Вероятно, тут есть какой-то секрет. Что это за секрет, я понял совершенно случайно. Однажды я кормил сына на завтрак десертом — тоже, кстати, французским. Посмотрев на белый десерт, Ванюша сказал:

— Папа, что это — мороженое от кашля?

И тут меня осенило. Французские багеты — не просто багеты. Это багеты для похудения!

***

Центр Жоржа Помпиду. Восторг и упоение. Экспозиция сделана так, что её совершенно реально посмотреть за один день без закипания мозгов. Хотя шесть часов созерцания современного искусства выдержит не каждый. Роскошная библиотека, в книжном магазине хочется купить всё, но книги же на французском! Получил удовольствие от работ Сони и Робера Делоне — всё-таки занимался ими больше полугода. Порадовали Шагал, Матисс, Пикассо, Раушенберг. Открыл для себя позднего Кандинского, позднего Матисса, Avigdor Arikha, Verner Panton, Raoul Hasmann.Основной вывод — в современном искусстве важно успеть первым. Поваляться на холсте, разрезать его, замазать синим — это может каждый. Придумать это первым — вот удача. А потом запатентовать «Международный синий цвет Кляйна» и войти в историю мирового искусства. Потом уже можно ничего не писать, выращивать огурцы на приусадебном участке — это если есть усадьба, если нет — просто в огороде; ходить по дому в семейных трусах, пинать соседскую корову, а в парижскую оперу приходить в кроксах. И всё это будет воспринято как милые чудачества гения.

Сейчас в Париже настоящий бенефис Герхарда Рихтера. Помимо очень большой выставки в Помпиду, его графика представлена как минимум в семи залах Лувра. Совершеннейшая эклектика — на меня его работы не произвели никакого впечатления.

Вообще Центр Жоржа Помпиду — место притягательное. На площади перед ним всегда полно сидящих или лежащих людей, попрошаек, жонглёров и прочих интересных личностей. Меня умилил парень, ведущий на поводке кошку — жаль, не успел его сфотографировать. Поразило то, что кошка аккуратно шла вперёд, натягивая поводок.

На улочках возле Центра — сосредоточение модных галерей. В один прекрасный четверг мы совершенно случайно попали на открытие сразу четырёх выставок, и в каждой галерее для гостей были накрыты фуршетные столы. Мелочь, а приятно. Причём шли мы совершенно не туда, а в ресторан «Dans le Noir». Удивительный ресторан, в котором посетители едят в абсолютной темноте, а официантами работают слепые люди. Это был очень интересный опыт. Выйдя обратно «на свет», вам предлагают угадать, что именно вы ели.

***

Париж — город уютный и, как это ни странно, небольшой. В свой самый первый приезд сюда меня поразило то, что мы смогли увидеть основные достопримечательности за полтора дня. Конечно, в быстром темпе, но нашлось три часа на Лувр, два часа на автобусную экскурсию по городу и два часа на прогулку на кораблике по Сене. Мы успели поужинать прямо на Эйфелевой башне, пройтись по Елисейским полям и даже сходить в «Мулен Руж». Увидев Париж, не стоит умирать. Стоит жить, чтобы приехать в него ещё раз.

***

Прогулки по Латинскому кварталу — всегда особое удовольствие. Выйдя из Нотр Дам, лучше всего перейти по мосту на левый берег Сены и пройтись по набережной до Института Франции — в нём заседают «бессмертные», французские академики. Сразу за ним нужно повернуть налево — и вы попадаете в лабиринт маленьких улочек, на которых кафешки соседствуют с галереями современного искусства. Совсем рядом — Cour du Commers, на которой находится знаменитое кафе «Прокоп», самое старое кафе Парижа. Как правило, оно пустует, хотя цены почти такие же, как и в заведениях по соседству — слишком уж чопорно оно выглядит. Мы тоже решили не заходить в него и поели в соседнем «Cepe & Figue», которое держат арабы. Если заказать Cafe Gourmet, вам принесут сразу несколько десертов плюс кофе. А потом лучше всего пойти обратно, через Мост искусств — Pont des Arts, расположенный прямо напротив Института Франции. Вечером на этом деревянном мосту собираются влюбленные или компании друзей и устраивают пикники. На перилах моста влюбленные вешают замочки, ключи от которых выбрасывают в Сену. Мы разговорились в кафе с американской парой из Огайо — они приехали в Париж отметить двадцатисемилетие своей свадьбы. Они тоже повесили замочек на мосту и выбросили в Сену ключ. По законам жанра этот ключ должна проглотить рыба, которую поймает французский рыбак, обнаружит в желудке ключ и отнесёт его местному Кащею Бессертному, чтобы тот смог открыть наконец ларец и достать оттуда то самое яйцо бессмертия, которое без холодильника уже совершенно протухло.

***

Самое сильное впечатление сегодня — это огромная рыбина на базарчике неподалеку от нашего дома и сыры в специальном магазине. Хотелось попросить там гастрономического убежища.

***

Сегодня ночью я вдруг понял, что идеи существуют отдельно от людей. То есть они существуют объективно. Конечно, вы скажете, что Платон понял это задолго до меня, но я зато прочувствовал это так, что идея эта (каламбур или тавтология?) стала частичкой меня. Частичкой моего мировоззрения. Идеи приходят к нам и уходят, оставляя или не оставляя следы. Вообще, мы — радиоприемники со встроенным магнитофоном. Этот магнитофон — наша память. Идеи проходят через нас, записываясь на магнитофон; иногда пленка размагничивается, это называют склерозом. Настроившись на определенную частоту, мы улавливаем определенные идеи, транслируемые на этой частоте. Улавливаем их и передаем дальше, другим людям. То, что записалось на магнитофон, формирует нашу личность; часто мы считаем эту совокупность записей-воспоминаний своим «Я».

Ещё я понял, что есть идеи, а есть мысли. Идеи — более высокого порядка. Они универсальны. Мысли — индивидуальны и носят прикладной, утилитарный характер. Например, мысль покушать. Или сходить в туалет. Или купить себе новые туфли. Они мало кого интересуют, кроме мыслящего их субъекта. Макрокосм-Вселенную они тоже не особо интересуют. Думаю, что Бог их не слушает. Вообще, скорее всего, мысли, не выходящие за пределы эго отдельного человека, его не интересуют.

А смысл жизни человека в том, чтобы помогать жить другим людям. Когда мы это делаем, мы живем хорошо. Когда нет — энергия закупоривается и у человека начинаются проблемы.

***

Французы — народ эмоциональный. В первый раз я понял это, приехав лет десять назад из немецкоговорящего Цюриха во франкофонную Женеву. Словно кто-то вдруг повернул ручку громкоговорителя. Тихий засыпающий Цюрих казался немым по сравнению с «громкоговорящей» Женевой. Швейцария одна, эмоции разные. Делаем скидку на то, что франкоговорящие швейцарцы — всё же швейцарцы, снова усиливаем звук, добавляем активную жестикуляцию — и получаем Париж.

***

Меня не перестаёт удивлять ощущение юга в не самом южном городе Европы. Парижанин, как любой итальянец или грек, старается провести как можно больше времени на улице. Если это кафе, места внутри будут пустовать — парижанин обязательно сядет за маленький круглый столик, на котором, кроме его тарелки и приборов, точно ничего не поместится. Причем сядет в «первом ряду», как можно ближе к прохожей-проезжей части, где его чуть ли не будут задевать прохожие, и обязательно развернётся к ним лицом. Если за столиком двое — они сядут рядом, лицом к прохожим — вот мы, любуйтесь нами, а мы полюбуемся вами. Возле модных кафе на улице будет стоять толпа, каждый с бокалом вина или пива в руке, этого вполне достаточно, чтобы приятно провести вечер, ведь сюда пришли не поесть, а пообщаться. На ступеньках возле станции метро будут стоять компании — кто-то в дорогом костюме, кто-то в шортах и кедах — это неважно, главное — общаться.

***

И всё же говорить о том, что парижане мало едят — потому, мол, все такие стройные, — язык не поворачивается, потому что это неправда. Едят, и ещё как. Едят утром, днём и вечером. Порции большие. Очень большие. Если вы закажете омлет, он вместе с салатом будет свисать с краёв большущей тарелки. Парижане едят всё время. Я не заметил никакого перерыва — кафе всегда полные. Ну, мне это понятно — я бы и сам в Париже ел без перерыва. И без «бы». Слишком уж вкусно. Вообще, по Парижу нужно передвигаться короткими перебежками от кафе к другому кафе. И вот эта неимоверно вкусная еда — ещё один непонятно откуда взявшийся признак «южности». Возможно, всё потому, что страна выходит к Средиземному морю? Что за три с половиной часа на скоростном поезде можно приехать в Марсель? Что на юге растут мандарины и оливки, пальмы и кипарисы, а виноград вызревает вообще в любом месте страны?

А скорее всего — потому, что французы — такие же «латины», как итальянцы и испанцы. Просто забравшиеся жить чуть севернее.
Умение жить красиво — привилегия развитых наций. Французы живут красиво и получают от этого удовольствие.

***

А вообще, плодиться и размножаться мы должны потому, что являемся клетками одного большого организма. Огромного организма. Поэтому мы и созданы «по образу и подобию» — потому что весь организм состоит из подобных клеток. Организм должен нормально функционировать, более того, он еще и растёт, скорее всего. Поэтому ученые и говорят, что Вселенная расширяется. Как в любом организме, одни клетки отмирают, другие рождаются. Организму постоянно нужны новые клетки. Одни люди умирают, другие рождаются, тут важно, чтобы рождаемость превышала смертность. От этого «плодитесь и размножайтесь». Когда человек делает то, что полезно и хорошо для Организма, у него тоже все хорошо. Поэтому богатство, как правило, дается людям, которые много тратят. Чем больше может «перекачать» через себя человек, тем больше благ ему дается. Как только он прекращает делиться, поток уменьшается и иссякает. Организму важно, чтобы питательные вещества и энергия поступали от одних клеток к другим. Если так не происходит, принимаются сильнодействующие меры. Ведь когда мы заболеваем, то не задумываемся о том, где в нас «хорошие» клетки борются с «плохими», мы просто принимаем лекарство, и «плохие» клетки отмирают. А ведь наш организм для них — тоже целая Вселенная.

Поэтому весь бизнес направлен только на то, чтобы помогать жить другим людям. Если ваш товар или услуга никому не помогает, никому не полезен — его просто никто не купит. Азы маркетинга — найди потребность и удовлетвори ее. Поэтому все религии учат, что любовь и доброта — Богоугодные дела. Никто не учит быть жадным и злым. Хотя почему хорошо быть добрым, вам мало кто объяснит. Это вроде само собой разумеется, но попроси кого внятно объяснить — слов не находится. Можно, конечно, прочитать «Оправдание добра» Соловьева, но вы лично видели человека, который его осилил? И видел одного, если честно. Мне повезло. Это гораздо круче «Войны и мира».

***

Сегодня больше всего меня порадовало не вечернее шоу в «Crazy Horse», не интереснейший Музей армии в Доме инвалидов и даже не полудрёма в удобных креслах прямо в Садах Тюильри. Обрадовал чёрный парень, одетый в традиционные африканские одежды салатового цвета — наверное, сенегалец, который шел вечером в метро и громко лаял. Скорее, даже тявкал, высоко, как щенок. Было сразу понятно, что он делает это не по причине легкого сумасшествия или желания эпатировать публику — в Париже трудно кого-либо чем-либо эпатировать, — а просто потому, что ему весело, хорошо, и требуется какой-то выход для энергии. Он просто подпрыгивал от радости, его радостный лай далеко разносился под сводами метро. И что же? Отойдя метров десять, я стал делать то же самое. Разумеется, пока меня никто не видел.

«Crazy Horse». Третье кабаре из «золотой тройки». Место для тех, кто уже посетил «Moulin Rouge» и «Lido». Я слышал о нём разные отзывы — от резко негативных до таких же позитивных. Особо хочу отметить — цены у всех трёх кабаре одинаковые. Могу теперь убежденно сказать — это неправильно. Если «Moulin Rouge» и «Lido» соревнуются, кто из них более аутентичный, более французский, то «Crazy Horse» «заточено» под англоязычную публику. Всё музыкальное сопровождение — на английском и даже на русском. На маленькой сцене максимум десять девушек, а в основном — одна, раздетая гораздо больше, чем в двух других кабаре. По большому счету — красивый стриптиз с элементами танца. И это было бы прекрасно, если бы режиссёр не был любителем BDSM и подбирал музыку и свет более позитивно, что ли. Шоу немного «грузит» — если после бурлеска «Moulin Rouge» и «Lido» выходишь в приподнятом настроении, то тут скорее в недоуменном. Порадовали чечёточники Роман и Слава из Киева и стоящий у входа швейцар-серб, который, услышав наш русский, назвал его «нашим православным языком». Ещё порадовали две пожилые английские пары, которые сидели прямо перед нами и громко возмущались тем, что в отеле их направили сюда как на «шоу для туристов», а тут просто скопище похотливых девушек, которые хотят секса. Они имели в виду танцовщиц. В конце концов обе пары ушли с середины представления, освободив нам обзор, чем немало нас порадовали.

«За кулисами «Lido»
Повышал я либидо…»

***

Мы живём на Монмартре, возле станции метро Lamarck, на которую постоянно выходила Амели в одноимённом фильме. Система расположения парижских улиц, когда от небольшой площади радиально под острыми углами расходятся улицы и улочки, имеет свои преимущества и недостатки. Недостаток один — легко заблудиться. Это у нас, в Одессе, если промахнулся и повернул не на ту улицу, точно знаешь, что нужная идёт параллельно. В Париже всё сложнее — уже через два квартальчика ты полностью дезориентирован, и лучшим решением будет вернуться к месту начала путешествия. Конечно, Париж — не Венеция, где без карты передвигаться в принципе невозможно; но и парижские улочки зачастую преподносят сюрпризы. С недостатками разобрались. Преимуществ гораздо больше. От крошечной площади, возле которой мы живём, расходятся семь (!) улиц. За счёт этого в одном квартале от нас (умноженном на семь) есть двенадцать кафе, битком забитых людьми утром, днём, вечером и особенно по выходным; три парикмахерских, две аптеки, маленький театрик, две булочные (роскошные), четыре агентства недвижимости, три прачечные (выяснилось, что французы, как и американцы, предпочитают стирать бельё и одежду не дома), детский сад, дом престарелых, синагога, книжный магазин, кабинет дантиста, два больших супермаркета и один магазинчик на углу, хозяева которого — арабы, — работают до 11 вечера без выходных. Удобно, согласитесь.

Кстати, во Франции ситуация с продуктовыми магазинами гораздо лучше, чем в соседней Германии. В Германии после шести часов вечера субботы и до утра понедельника продукты можно купить только на заправке. В Париже в субботу супермаркеты работают и до десяти вечера, а в воскресенье открыты многочисленные маленькие магазинчики «на углу». Вкус продуктов с немецкими несопоставим. В Париже сплошь и рядом встречаются маленькие магазинчики, где продают только сыры, или только колбасы, или только вино, или кондитерские, в которых каждую витрину хочется сфотографировать; а из булочных доносятся такие запахи, что писать об этом невозможно, хочется сразу есть.

Прогулки по Монмартру замечательны с кем-то из местных знакомых — тогда вам покажут дом, который построил для «отца дадаизма» Тристана Тцара знаменитый австрийский скульптор Адольф Лоос; дом, в котором жила и умерла Далида; две «оставшиеся в живых» монмартрские мельницы; виноградник — прямо в черте города, — с которого по-прежнему собирают виноград и делают вино; говорят, что оно дорогое и невкусное, но сам факт; дома и мастерские, в которых жили и работали Пикассо, Ван Донген, Модильяни, Утрилло, Ренуар, Ван Гог, Тулуз-Лотрек и многие другие из тех, чьими работами мы любуемся теперь в музеях. Для кого-то важны эти имена, а кто-то специально приезжает в кафе на rue Lepic, в котором по фильму работала всё та же Амели, чтобы сфотографироваться на фоне её портрета за барной стойкой или пойти в туалет, активно задействованный в фильме; выяснилось, что фильм «Амели» чрезвычайно популярен в Японии — и действительно, за те полчаса, что мы провели в кафе, в него зашло не меньше пяти японских пар — пары состояли в основном из двух очень экстравагантно одетых девушек.

Вообще японок в Париже много. Именно японок — мужчин гораздо меньше. Дорогие рестораны, дорогие магазины и блошиный, или антикварный рынок, что возле станции метро Porte de Vanves — вот несколько основных мест их обитания. На блошином рынке японки скупают винтажную одежду и всяческие аксессуары для дома. Уходят с полными сумками. Сам рынок — приятный и даже милый. Он совсем небольшой — с венским, например, не сравнить, — но зато на нём нет отчётливо выраженного барахла, да и цены вполне разумные. Особое раздолье — для любителей книг, в первую очередь по искусству — совершенно новые прекрасно изданные альбомы тут можно купить раза в три дешевле, чем в магазинах.

***

Не бывает такого города, в котором не жили бы одесситы. И Париж, конечно же, не исключение. В нём живёт, по крайней мере, один одессит. Но какой!

Это, конечно же, Анатолий Контуш. Участник легендарной команды КВН нашего университета и Клуба одесских джентльменов, прекрасный прозаик и известный учёный. Он живёт сейчас в доме, где когда-то была мастерская Тулуз-Лотрека — на Монмартре, в трёх минутах ходьбы от квартиры, в которой мы живём. Разумеется, мы напросились в гости. Пока мы наслаждались ужином, приготовленным Наташей, Толиной женой и одновременно известным кинорежиссёром, сам хозяин дома по Скайпу сочинял вместе с «джентльменом» Евгением Каминским, живущим в Сан-Диего, и другим «джентльменом» Юрием Сычёвым, живущим в Одессе, программу к 25-летию «Клуба одесских джентльменов», а потом читал нам свежесочинённое. А ещё Толя водил нас по Монмартру и показывал какие-то невероятные места — дом, в котором жил Модильяни и куда к нему приходила Анна Ахматова; кафе с более чем столетней историей, где коренные парижане балуют себя в выходной день дюжиной устриц и бутылкой белого вина; булочную, в которой делают лучшие в Париже багеты…

***

Лифт в нашем доме — удивительный. Его недавно встроили в узкое пространство между перилами лестницы. Он даже не прямоугольный — с одной стороны он уже, чем с другой; причём ни в одной из сторон я даже не могу распрямить плечи. В него помещаются или два человека, или человек и чемодан. Такие лифты есть в очень многих старых домах Парижа — помню, в прошлый раз в нашей гостинице чемодан приходилось отправлять без сопровождения.

***

Что смотрят в Париже в первую очередь? Эйфелеву башню, Нотр Дам и Лувр. Дальше все туристы разбиваются на группы по интересам, ведь Париж, к счастью, может удовлетворить совершенно разнообразные желания. Из основных: прогулка на кораблике по Сене и поездка по городу на автобусе hop on–hop off, Музей д’Орсе и Центр Жоржа Помпиду, Сакре Кёр и прогулка по Монмартру, Монпарнас и Люксембургский сад, Дом инвалидов и Пантеон, «Мулен Руж» и «Лидо», Сады Тюильри и Латинский квартал, где обязательно нужно покушать. А за всем этим в голове маячит одна мысль: «Версаль». И вот наконец турист садится в экскурсионный автобус или поезд RER и приезжает в Версаль, где обнаруживает себя в толпе таких же, как он, жаждущих приобщиться к роскоши французского двора. Билеты, конечно же, лучше покупать в Интернете, чтобы не выстаивать за ними полчаса. На сайте дворца есть рекомендации по посещению — лучше всего приезжать во вторник, четверг или пятницу, посетителей в эти дни существенно меньше.

И вот мы у ворот с золотыми львами и солнцем по ними. В Версале мне пришла в голову неожиданная мысль — а может быть, идея строительства парижских районов как улиц, во все стороны расходящихся от площадей, словно солнечные лучи, тоже как-то связана с воспоминаниями о Короле-солнце? Может быть, весь Париж — это множество маленьких солнц?

В первый раз Версаль мне не понравился. Моя первая любовь — венский Шёнбрунн, — все ещё сильна во мне, и Версаль показался мне не то чтобы копией — каким-то дублем. Те же бесконечные залы, переходящие один в другой, люстры, зеркала, паркет — как-то даже слишком, не очень удобно для жизни. Шёнбрунн поуютнее. Правда, и там и там — комнаты смежные, трамвайчиком, что при советских вариантах обмена квартир воспринималось бы как существенный недостаток.

В этот раз — совсем другое впечатление. Не стоит долго гулять по комнатам дворца, нужно поскорее выходить в сад. Сад — это самое главное и самое красивое. Особенно во время шоу фонтанов — с одиннадцати до двенадцати и с 15-30 до пяти. В это время все бегают от фонтана к фонтану, фотографируют и по мере сил наслаждаются. Везде свежо и весело.

Если хватит сил, стоит дойти до дамской обители — Трианона. Найти его просто — прямо и направо, через парк. Дворец маленький и гораздо более приятный, чем подавляющий масштабами Версаль.

В версальском саду есть два развлечения, которые стоит попробовать — можно покататься на электромобиле по всем аллеям и на лодочке по Grand Canal — большому озеру, созданному в форме креста. И то, и другое приятно, должен вам сказать.

В то время, пока вы будете грести вёслами, пытаясь удержать вашу лодочку от столкновения с соседними, можно рассмотреть парижан и гостей столицы, лежащих на траве у воды. Это фактически готовые картины Ренуара и Сёра. Фотоаппарат не выдерживает напряжения — настолько живописны отдыхающие на фоне красивых деревьев и идеально подстриженной травы. Весь парк вокруг озера заполнен «пикникующими», которые делают всё — едят, играют в футбол и бадминтон, пишут картины и стихи. Разве что шашлыки не жарят — к счастью.

В общем, парк Версаля в хорошую погоду — почти рай.

Когда мы уходили, оставляя после себя на земле длинные тени, в окнах дворца горел свет, оттуда доносилась музыка, а у фонтанов переодетые в форму солдат Людовика XIV артисты давали представление — нам сказали, что это частная вечеринка. И мы в очередной раз убедились в том, что французы любят и умеют жить красиво.

***

Париж — рай для фотографов. И даже не столько из-за красивых видов, открывающихся за каждым поворотом — в Париже рай для фотографов жанровых и репортажных. Пока туристы фотографируют виды, можно фотографировать самих туристов. Одни только японки чего стоят — красавицы через одну. А сами парижане? Их можно фотографировать бесконечно — за едой, за разговором, загорающими на ступеньках лестниц на Монмартре…

***

Пантеон — место удивительное. Удивительное своей … бестолковостью. И пусть меня ругают за мои слова. Храм, который должен был соперничать с Собором святого Петра в Ватикане, превращён в усыпальницу великих французов. После французской революции (рука не поднимается написать «великой») он был отобран у церкви и в нём были похоронены Мирабо, Марат и Вольтер. Вскоре Мирабо и Марата из Пантеона вынесли (вам это ничего не напоминает?), а к оставшемуся Вольтеру добавили его прижизненного оппонента — Жан-Жака Руссо. Потом здание вновь вернули церкви, потом вновь забрали — и так несколько раз. В конце концов после смерти Виктора Гюго, принять тело которого достоин был лишь Пантеон, было окончательно решено оставить здание светским и использовать его как место для захоронения самых великих французов. С тех пор в Пантеоне захоронено множество людей, самые известные из них — Луи Брайль, Пьер и Мария Кюри, Эмиль Золя. Захоронения производятся до сих пор — совсем недавно, в 2002 году, тут был перезахоронен Александр Дюма. Наверное, каждый выдающийся француз мечтает найти последнее пристанище в Пантеоне, поэтому ему обеспечено именно такое предназначение. К сожалению, для придания зданию большей торжественности и «печальности» — всё-таки усыпальница, — после революции по приказу Учредительного собрания многочисленные окна были закрыты большими живописными панно. А ведь архитектор Жак-Жермен Суфло задумал построить храм со множеством окон для того, чтобы свет «поднимал» его. Сорок пять окон! Это действительно было красиво.

Но в Пантеоне вовсе не грустно. В самом центре его установлена копия знаменитого маятника Фуко, доказывающего факт вращения Земли вокруг своей оси — оригинал был впервые установлен тут же в 1861 году; в нём регулярно проводятся выставки — мы попали на большую выставку о жизни и творчестве Жан-Жака Руссо; да и скульптуры многочисленных женщин, изображающие революцию, как всегда, приятно обнажены.

***

Парижское метро — место оживлённое. Это не просто пространство для перемещения пассажиров. В метро постоянно что-то происходит. То полицейские обыскивают сумки клошара, ночующего в закоулке перехода. То в вагон заходит мужчина — вернее, мужчины и иногда женщины, — которые громко представляются, вкратце рассказывают о своей судьбе и просят денег. То кто-то просто громко вопит. Но чаще всего в метро звучит музыка. По вагонам ходят аккордеонисты и после пары как правило плохо сыгранных мелодий опять же просят денег. Один раз в наш вагон вошёл скрипач — в его маленькой сумке на колёсиках был усилитель с колонкой. Совсем другого качества музыка звучит на станциях. Трубачи, тромбонисты, саксофонисты играют преимущественно вечером. Несколько раз я слышал выступление рок-групп — ребята играли серьёзно, с усилителями и колонками. Но больше всего меня удивили наши соотечественники. Три дня подряд на станции Concorde играл украинский вокально-инструментальный ансамбль из семи человек, среди них были даже контрабасист и бандурист. Играли украинские народные песни, попурри из французских мелодий и даже «Хава нагилу». Один из музыкантов держал в руке пачку дисков на продажу. Парижане проходили мимо, японцы и китайцы останавливались и пытались их фотографировать –это было нелегко из-за непрерывного потока переходящих со станции на станцию.

Качество вагонов резко меняется от линии к линии. На нашей двенадцатой старые вагоны с тусклым светом и изрядно истерзанными сиденьями. На первой и второй — шикарный светлый поезд, единое пространство во всю длину, да и публика кардинально другая. Ни попрошайки, ни музыканты здесь не появляются — эти линии ведут в престижные районы и в La Defence — финансовый центр Парижа.

А ещё в метро много рекламы. Самая забавная — реклама «МакДональдса», который предлагает на завтрак кофе с круассаном или макаруном. Сразу понимаешь, что ты в Париже.

***

Субботнее и воскресное утро на Монмартре — идиллия. В девять утра уже солнечно, но совсем тихо. В булочной каждую минуту звенит колокольчик — это новый посетитель пришёл за багетом и круассанами, чтобы потом пойти домой завтракать. Магазины только открываются и ещё пусты. В кафе сидит первый залётный клиент — ранняя пташка. В это время другие пташки совершают водные процедуры. Это голуби моются в потоках воды. Дело в том, что предусмотрительные французы регулярно промывают ливнёвую канализацию, и мощные струи воды, выбиваясь из отверстий в люках и сбегая вниз по краям мостовой, стекают в специальные отверстия уже в других люках. Такую практику хорошо бы ввести и в нашем многострадальном городе, который превращается в зону бедствия при любом дожде и снеге. А пока вода течёт по улицам, ею пользуются не только голуби, но и люди, которые набирают её вёдрами и моют тротуары перед своими кафе и магазинами.

***

Всё-таки Лувр давит своим масштабом. Обречённо понимаешь, что в очередной раз всё посмотреть не удастся. Фундаментальные подвалы с многочисленными скульптурами и экспонатами из Древних Греции и Египта пугают загадочным полумраком. Бежать ли к «Моне Лизе»? Надо. Это как приехать в Москву и не пойти на Красную площадь. Или в Праге не сходить на Карлов мост. Можно, конечно, но — непорядок. Интереснее всего — большая галерея с верхним светом, где висят работы того же Леонардо, Рафаэля, «Портрет старика с внуком» Гирландайо, Караваджо; две роскошные фрески Ботичелли совсем рядом с Никой Самофракийской; а дальше разбросано — сумасшедше прекрасный Эль Греко, Рембрандт, автопортрет Дюрера, две небольшие работы Лукаса Кранаха, два шедевра Вермеера, школа Фонтенбло…

Вообще Лувр — место загадочное. Если хочешь куда-то попасть, то точно не попадёшь. Зато совершенно неожиданно можешь выйти в совершенно незнакомое место — например, роскошный внутренний двор, бело-зелёный — на белом мраморном полу стоят кадушки с деревьями, — и замрёшь от восхищения. В этот раз мы нашли наконец второй этаж, а на втором этаже — импрессионистов. Найдя на плане зал с «Russian artists», стали упорно его искать, встретив по пути двух женщин из Москвы, ведущих такие же поиски уже полчаса. Потерялись, нашлись и наконец нашли и сам зал, в котором — смешно сказать, — в самом углу висят две небольшие работы Левицкого и Боровиковского. Разумеется — кто же ещё!

Музей д’Орсе гораздо светлее, уютнее и приятнее. Кроме того, как известно, люди больше любят узнавать, нежели познавать. Имена импрессионистов на слуху, почти все помнят обрывочные детали из их биографий — в общем, сплошное удовольствие. Ходишь и узнаёшь. Все работы уже виданы-перевиданы в репродукциях. Чтобы не заскучать, обращаю внимание на скульптуры — а они достойны внимания; и на художников «второго ряда», в изобилии представленных в музее. То ли потому, что на основных работах глаз уже «замылился», то ли действительно объективно — в этот раз мне очень понравились работы Амбруаза Воллара и Пьера Боннара. На пятом этаже — роскошный зал пастелей и выставка «Сития», на которой мы — о ужас, безграмотные, — с удивлением узнаём биографию этой интереснейшей уроженки Российской империи, которая была музой целой плеяды французских художников, ближайшей подругой Коко Шанель и одним из меценатов балетных сезонов Дягилева.

Хороший вариант — купить «пакетный» билет, в д'Орсе и Музей Оранжери. Выйдя из Орсе, перейдя по мосту через Сену, нужно повернуть налево, в сторону Place de la Concorde, пройтись по пыльному гравию, полюбоваться Садами Тюильри и отдыхающей публикой, найти свободное кресло, а лучше два, усесться в одно кресло, положить ноги на другое и начать ни о чём не думать. Всё это время Музей Оранжери будет рядом. И когда у вас всё же появится желание туда зайти, идите сразу смотреть Хаима Сутина. Ренуара тамошнего легко спутать с Кустодиевым — кажется, он писал пышных обнажённых дам под копирку; а знаменитые «Кувшинки» Моне ужасно скучны.

***

Остров. Замок. Океан. Отлив. Устрицы. Свежий ветер и ощущение свободы. И всё это за один день. Да-да, вы угадали. Это Мон-Сен-Мишель и Сен-Мало. Утром — выезд из Парижа, вечером — возвращение в него, а днём — путешествие по чудесной французской провинции. Несколько часов — и вдали вырастает шпиль. Не узнать его невозможно. Мон-Сен-Мишель удивителен. И всё же мне гораздо больше понравился городок Сен-Мало. На краю земли. На берегу океана. Где во время отлива местные жители собирают на обнажившемся морском дне устриц, чтобы через несколько часов подать их в столу в своих ресторанах. То редкое место, где вопрос: «А устрицы у вас свежие?» неуместен. Хотя… Где его ещё задавать, этот вопрос?

Минут пятнадцать я фотографировал лежащие на разных боках на песке лодки и катера местной марины. Фотографировал и представлял себе, как они будут подниматься во время прилива. Экскурсовод рассказал о приливе — его скорость такова, что бегущий по песку человек не всегда успевает добраться до берега, и остаток пути приходится плыть. Идти после этого к островку Гран-Бе, на котором похоронен Шатобриан, мы не решились — при неудачном стечении обстоятельств был шанс остаться там на ночь, ведь доступен остров только во время отлива. Зато вдоволь нагулялись по морскому дну, любуясь огромными чайками, низкими, быстро бегущими облаками и девушкой в белом подвенечном платье, которая бегала босиком по кромке воды, смеясь и держа за руку своего возлюбленного.

***

За месяц в Париже мы успели многое — съездить во дворец Фонтенбло, который гораздо приятнее и уютнее Версаля, недаром его выбрал Наполеон, и не только Наполеон — в Фонтенбло жила добрая половина французских королей; изучить Музей искусства и истории иудаизма и его обширную библиотеку; сходить на экскурсии в Опера Гарнье и за кулисы «Лидо»; много раз заглянуть в легендарный и умирающий сегодня магазин русской книги издательства ИМКА-Пресс; ну и, конечно, заняться поисками следов пребывания в Париже нашего земляка, художника Давида Видгофа. Поиски эти привели меня в Национальный архив и в немыслимый для нашей многострадальной страны магазин старой прессы на rue des Archives, в котором милая старушка-продавец, не понимающая ни слова по-английски, за три минуты нашла и принесла мне откуда-то из закромов газету 1902 года с рисунками и карикатурами Видгофа.

Да, Фонтенбло. Совершенно чудное место. Приехав туда из Парижа на поезде и потом на автобусе, не спешите сразу во дворец, зайдите в одно из кафе в центре и закажите себе знаменитые crepes. Обязательно погуляйте в парке, а лучше всего — прокатитесь в карете. Чарующее впечатление. Но это потом, в конце. А сначала посмотрите, как жил Наполеон. Изучите спальню, рассмотрите скромный трон и обязательно остановитесь у ванны. Любитель горячих ванн, император принимал их дважды в день, читал в них книги, принимал посетителей, диктовал письма и указы. Ну не восхитительно ли!

Ещё в Одессе, узнав, что мы собираемся в Париж, Игорь Потоцкий дал мне телефоны Виталия Амурского и Николая Дронникова и попросил обязательно с ними встретиться. Мы с удовольствием выполнили просьбу.

Николая Егоровича Дронникова я знал заочно по его рисункам и книгам, которые видел дома у Игоря Потоцкого; повесть Игоря «Улица Розье» без его иллюстраций уже невозможно себе представить. Николай и Аньез Дронниковы — удивительная пара, живущая в удивительном доме в пригороде Парижа Иври. Хотя какой это пригород — туда ходит парижское метро, а до официальной границы города идти пешком минуты две. Весь этот дом и двор стал за сорок последних лет средоточием русской культуры. На стене под навесом — два больших холста, на каждом холсте — портреты поэтов. Слева — «Айгисты», справа — «Бродскисты». Сам Николай Егорович уверенно относит себя к «Айгистам», и это понятно — его связывают с Геннадием Айги годы дружбы и совместного творчества. В конце шестидесятых Аньез работала в Москве, в агентстве Франс-пресс. Заводить романы с француженками было тогда пиком моды среди творческих людей Москвы. Этот роман оказался удивительно прочным.

Вот уже сорок лет Николай Дронников живёт в Париже. Он уехал в 1972 году, прервав успешно начавшуюся в СССР карьеру, уничтожив перед этим значительную часть сделанных на родине работ. «Приехал закончить образование — по совету Шагала», — говорит сам художник.

На новом месте всегда трудно начинать — а ещё труднее состояться. Николай Дронников состоялся — не только как художник, создавший прекрасные циклы парижских пейзажей и уже вошедший в историю как автор уникальной серии портретов знаменитых россиян, но и как писатель, издатель, просветитель… Приехав в Париж, он поставил перед собой задачу не только узнать о русской эмиграции и эмигрантах всё то, что замалчивалось в Союзе, но и донести эту информацию до всех тех, кто в ней нуждался. В начале 80-х Николай Егорович составил и опубликовал шесть номеров сборника «Статистика России. 1907-1917 годы», где представлены интереснейшие данные, замалчивавшиеся тогда в СССР. В своей уникальной домашней типографии Дронников издал более шестидесяти книг с текстами Геннадия Айги и Елены Гуро, Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова, своими воспоминаниями и рисунками.

А в своём ставшем легендарном цикле портретов, которые он делал только и обязательно с натуры, Николай Дронников запечатлел Иосифа Бродского и Александра Солженицына, Геннадия Айги и Виктора Некрасова, Владимира Высоцкого и Булата Окуджаву, Андрея Тарковского и Андрея Синявского, Святослава Рихтера и Мстислава Ростроповича — и ещё многих, многих других.

Мы проговорили с Николаем и Аньез часов пять, смотрели дом, картины и рисунки, книги, выпивали, а потом Николай Егорович взялся подвезти нас домой — через весь Париж. Эта поездка превратилась в увлекательную экскурсию. Ещё до того, вдохновившись силой его творчества, я предложил Николаю Егоровичу записать с ним интервью — и приехал через день, и мы опять говорили много часов подряд, он писал мой портрет, точнее — сразу два, на дереве и на холсте, и сетовал, что у меня нет бороды, а ведь борода — это как раз самое интересное в человеке и портрете.

Интервью, которое я тогда записал, было потом опубликовано во «Всемирных одесских новостях». Я выслал его Николаю и Аньез, и вот что они ответили:

«Евгений,
Во время войны в Москве было много Одессы, из-за Бернеса.
Москва устояла.
Я даже ревновал её к Москве. Позже, на дипраунде , пришлось сидеть с ним рядом и разговаривать. Мы были гонимы. Спустя 70 лет Одесса сопровождает меня в Париже.
Чудесен мир.
Николай».

Виталий Амурский — один из тех, кто изображён на холсте «Айгистов» во дворе у Николая Дронникова. Поэт, журналист, он уехал во Францию в 1973 году и больше пятнадцати лет работал в русской редакции Международного французского радио, где вёл еженедельную авторскую программу «Литературный перекрёсток». Как и Дронников, Виталий Амурский хорошо знаком со всеми выдающимися фигурами русской эмиграции. Мы гуляли по Елисейским полям, и он рассказывал о том, что «русского» Парижа больше не существует. Что старая эмиграция вымерла, а новые — экономические, — эмигранты предпочитают покупать дорогие квартиры и молча вливаться во французскую жизнь, не интересуясь ни культурой, ни историей. Что сегодня в Париже русскоязычному автору негде публиковаться; и самому ему приходится отправлять свои стихотворения и эссе в Америку, или Германию, или Израиль. Виталий рассказывал о своих встречах с Бродским и Окуджавой, Евгением Рейном и Геннадием Айги. А ещё делился почти секретными знаниями — адресами книжных магазинов, где можно недорого купить отличные книги и альбомы…

За месяц в Париже мы успели многое — и не успели почти ничего.

Нужно срочно возвращаться.

Евгений ДЕМЕНОК.
2013 г.