Легенда о Чёрном антикваре

— Илья Соломоныч, а Илья Соломоныч! — трясли улыбчивого седобородого старика за рукав Аркаша и Никита. — Ну расскажите, какие ещё у вас в детстве страшные истории были!

Илья Соломонович сидел на табуретке во дворе в своей красно-белой клетчатой рубашке, светло-коричневых брюках, которые были в моде в середине семидесятых, и в тапочках. Положив подбородок на набалдашник палки, он смотрел куда-то поверх детских голов, словно бы видел то, чего не видели другие. Стояло одесское лето, тополиный пух уже отлетел, дни были знойными, а ночи ясными. В Воронцовском переулке созревал виноград, и Илья Соломонович очень любил это время года — с июля по сентябрь. Наверное, только в Одессе в центре города можно собирать виноград, есть его, делать сок и вино.

Было два часа пополудни, небо было совсем светлым, жаркий воздух стоял в городе без малейшего движения, иногда казалось, что его можно зачерпывать пригоршнями. В такое время лучше всего, закончив обед сочным арбузом, лечь спать на веранде или балконе, а можно и в комнате под вентилятором, и проснуться в начале пятого, когда в воздухе появится хоть какая-то свежесть, а голова сможет опять начать думать.

— Ну, ребята, кто же страшные истории днём рассказывает! Приходите ко мне часов в девять, когда начнёт темнеть, и я вам, так и быть, расскажу одну историю, от которой я сам в детстве покрывался от испуга мурашками. Да, и вот что — называйте меня просто Соломоныч, — сказал Илья Соломонович ребятам и начал подниматься по деревянной лестнице к себе в квартиру.

— Спасибо, Илья Соломонович! Ой, Соломоныч! — крикнули ребята и разбежались по домам.

Ровно в девять Аркаша, Никита и их приятель Женя из соседнего двора уже стояли под большой шелковицей, где обычно любил сидеть на своей табуретке Илья Соломонович, и ждали его. Старик вышел на деревянную террасу, взял табуретку и не спеша спустился к ребятам.

— Ну, садитесь поудобнее и слушайте. Самой страшной из наших детских историй была легенда о Чёрном антикваре.

— Ой, — сказал Аркаша и покрепче взялся руками за скамейку.

— Впервые я услышал о Чёрном антикваре ещё пацаном, лет в шесть. Ребята постарше из нашего Краснофлотского переулка рассказывали о нём. Кто-то из их родителей слышал об этом жутком человеке от художника со странным именем Амшей и ещё более странной фамилией Нюренберг. Художник этот был за красных и помогал собирать картины, что остались после революции в брошенных квартирах, дачах и усадьбах. Когда началась революция, а потом гражданская война, власть в Одессе переходила из рук в руки очень быстро. Первые эмигранты бросали всё и уплывали на пароходах в Константинополь, а оттуда — кто куда. Вывезти почти ничего не успевали. И вот этот Амшей с группой других художников собирал картины и свозил их во дворец графа Толстого — вы же знаете этот дворец, сейчас там Дом учёных.

— Так это же совсем рядом! — воскликнул Женя.

— Конечно, рядом, — ответил Илья Соломонович. — Одесса до войны вообще была гораздо меньше нынешней. Вокзал был фактически границей города. Ну так вот. Во дворце графа Толстого заседал тогда Комитет по охране памятников искусства и старины, и помощники Нюренберга — тоже художники, — свозили туда собранные картины, чтобы потом сдать их в музей. Ведь в одесских коллекциях были такие работы! Такие имена! Репин, Айвазовский, Врубель, Серов, Шишкин, Левитан… Из европейских художников — Мане, Матисс, Писарро… А наших, южнорусских сколько — Костанди, Нилус, Головков, Дворников, Заузе... Хотя что вам, балбесам, скажут эти имена? Кто-то хоть раз бывал в Художественном музее?

— Я был. С классом на экскурсию туда ходили, — сказал Женя и потупился.

— Молодец. А вы — он обвёл взглядом мальчишек, — учите матчасть, а то какой прок вам всё это рассказывать!

— Что такое матчасть? — шёпотом спросил Никита у Жени.

— Сам не знаю, — тоже шёпотом ответил Женя.

— Илья Соломонович, ну рассказывайте дальше, ну пожалуйста! Очень интересно! — попросил Аркаша. Остальные мальчишки закивали головами.

— Ну ладно, слушайте внимательно. И вот очень скоро Амшей заметил, что картин стали приносить всё меньше и меньше, а качеством они стали хуже. Он заподозрил неладное и стал настойчиво расспрашивать своих помощников. В конце концов один из помощников признался, что неизвестные налётчики начали угрожать им и под угрозой смерти стали отбирать лучшие работы. Амшей решил узнать, куда уходят картины. Он решил сам познакомиться с бандитами и попробовать узнать имя заказчика. Дело было смертельно опасным, и он решил действовать в одиночку, не посвящая никого в свои планы. Через знакомых в криминальном мире после нескольких опасных встреч он узнал, что все картины в конце концов попадают к какому-то Чёрному антиквару, которого налётчики видеть не видели и знать не знают, но человек он настолько опасный, что имя его вслух лучше не называть. Чтобы неприятностей не было и на тот свет раньше срока не попасть. Потому что свои глаза и уши были у него везде. Бандиты рассказали, что даже те работы, которые были украдены людьми Мишки Япончика, попадают в конце концов к Чёрному антиквару.

— А что было потом? — спросил Аркаша. Он его выследил?

— А потом пришли деникинцы. Амшея искали, хотели схватить за помощь красным и наверняка бы расстреляли, но ему удалось отсидеться у знакомых и убежать из города. Тем временем люди Чёрного антиквара продолжали чистить дома. Для него это было золотое время. Жизнь человеческая тогда ничего не стоила. Кто знает, сколько картин, скульптур, ценных книг, драгоценностей тогда пропало в Одессе! Да что там из частных домов и квартир — из Художественного музея пропало столько ценных работ!

— А что он с ними делал, этот Чёрный антиквар? — спросил Женя.

— Слухи ходили, что часть продавал тут, часть за границу, но большей частью у себя оставлял.

— А зачем ему столько картин? В те годы же есть нечего было, а тут картины!

— Понимаешь, Женя, есть такие люди — коллекционеры. Начинают собирать что-то, а потом… Вот ты сам что собираешь?

— Монеты… Раньше марки собирал, но это скучно как-то. А монеты — они интересные.

— Ну вот есть в мире такие люди, которые за редкую марку или монету не только все свои деньги готовы отдать, но и на преступление пойти. Это становится страстью, смыслом жизни. Такой человек выше всего на свете ценит свою коллекцию.

— Сумасшедшие какие-то. Так что, этот антиквар тоже таким сумасшедшим был?

— Кто уже скажет! Думаю, и зарабатывал он на этом тоже хорошо. Понятно одно — в средствах достижения своего он не стеснялся. Тогда не только из Художественного музея картины пропали. В нашей Одесской рисовальной школе большая коллекция картин была — их туда из Санкт-Петербурга присылали. Где они — теперь тоже неизвестно. А ещё был музей еврейской культуры со своим художественным отделом. Всё пропало бесследно.

— Прямо как знаменитая Янтарная комната! — воскликнул Женя.

— Ну молодец! Даже о Янтарной комнате слышал! — похвалил мальчика Илья Соломонович. — А знаете вы, что у нас тоже была своя Янтарная комната?

— Нет! — хором воскликнули мальчики.

— Но откуда у нас янтарь? Его же в Прибалтике добывают? — пробормотал Женя.

— Правильно, правильно. Я говорил образно, имея в виду коллекцию почти такой же ценности, которая тоже бесследно пропала. Только Янтарная комната пропала в годы Великой Отечественной войны, а наша — в годы революции.

— Что же это за коллекция? — спросил Никита.

— Коллекция Курисов из их родового поместья Курисово-Покровское.

— Ой, я недавно в Интернете об этом разрушенном замке читал! Он где-то совсем рядом, под Одессой! — сказал Никита.

— Правильно, в селе Петровка. Там жило несколько поколений семьи Курисов, начиная с Ивана Онуфриевича, который ещё с Суворовым вместе воевал и нашу территорию от турок освобождал. А внук его, Иван Ираклиевич, собрал огромную коллекцию. Чего в ней только не было: старинные монеты и книги, древние рукописи и автографы знаменитых людей. Но самое главное — в его коллекции были очень редкие картины и гравюры великих художников: Альбрехта Дюрера, Лукаса Кранаха, Ганса Гольбейна, Ван Дейка, Мурильо, Филиппино Липпи, Буше и говорят, даже Рембрандта. Конечно же, были и работы русских художников: Айвазовского, Брюллова, Венецианова, Костанди.

— Ого! Это что, крутые художники? — улыбаясь, спросил Никита. Женя пихнул его локтем под рёбра и шикнул. Мальчики засмеялись.

— Очень крутые. Любой любитель живописи понимает, что это за имена. И любой музей мира счёл бы за счастье иметь эти работы у себя.

— Что, даже Лувр?

— И Лувр, и Британский музей, и Эрмитаж. Сейчас эти картины стоили бы десятки, а то и сотни миллионов долларов.

— Ого! — разом вскричали мальчики.

— Вот вам и ого, — сказал Соломоныч. Ваше поколение только деньгами заинтересовать можно. Да, впрочем, предыдущие поколения ничем не лучше.

— И что, все эти работы попали к Чёрному антиквару? — спросил Аркаша.

— Кто знает. Говорят, что да. Факт в том, что они бесследно пропали. Говорят, что когда бывшие крестьяне Курисов разрушали церковь, другая группа вошла в усадьбу, чтобы её ограбить. Налётчики, работавшие на Чёрного антиквара, были в их числе. Сами Курисы бежали в Константинополь, а оттуда — во Францию. Было это в 1920 году.

— Вот было бы здорово, если бы эти работы попали в наш музей! — сказал Женя.

— Да, это было бы здорово. К счастью, Музей западного и восточного искусства у нас хороший и в нём много достойных работ. И спасибо за это нужно сказать Теофилу Борисовичу Фраерману, который создал музей и был его первым директором. В те смутные годы он сумел собрать отличные работы, несмотря на то, что иногда это было опасно.

— А что же было дальше с Чёрным антикваром? — спросил нетерпеливо Никита.

— В советские времена частную торговлю запретили, и все антикварные магазины стали государственными. Правда, был короткий период НЭПа, но это было недолго. В Одессе снова заговорили о нём, когда началась война.

— Ого! А сколько вам тогда было лет?

— Одиннадцать. Но сейчас уже поздно, идите спать, а завтра продолжим. И вот что — давайте каждый почитает дома об одном из художников, чьи имена я сегодня упоминал. А завтра расскажете мне о них. По рукам?

— По рукам! — хором сказали мальчики.

Расходиться не хотелось. Все сидели и слушали ночь. На чернильном небе ярко сияли звёзды. Тёплый ветер шелестел листьями, стрекотали сверчки, где-то на улице вопили коты, отстаивая свою территорию. Мир казался спокойным и мирным.

— Ну ладно, — нарушил тишину Соломоныч. Новости я с вами пропустил, пойду хоть газету на ночь почитаю. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — сказали ребята и стали расходиться по домам.

Следующим вечером под старой шелковицей сидели уже четверо мальчиков. Сидели молча и только болтали ногами от нетерпения. Наконец дверь квартиры на втором этаже открылась. В проёме появился Илья Соломонович, а затем его табуретка. Ребята, толкаясь, бросились наверх по деревянной лестнице. Каждый хотел помочь первым.

— Здравствуйте, ребята! — сказал Соломоныч и улыбнулся. — Я вижу, нас с каждым днём всё больше!

— Это Костя из нашего класса! Он занимается в художественной студии и обещал нам помочь с художниками. Вы же будете спрашивать, — смущённо сказал Аркаша.

— Ну, ребята, в жизни за всё придётся отвечать самому. Не будете же вы за собой всю жизнь Костика водить — правда, Костик? — спросил Илья Соломонович, подмигнув мальчику.

— Илья Соломонович, мы подготовимся, честное слово! Просто не успели, — сказал смущённо Никита.

— Ну вот как подготовитесь, так и приходите. А сейчас давайте слушать ночь.

— А как её слушать? — спросил Женя. — Она же беззвучная.

— Ну, это тебе только кажется. Южная ночь полна звуков. Помолчите и прислушайтесь. Слышите сверчков? А вот коты… Шелестит под порывами ветра листва. Наверное, каждый из вас слышал, как гудит в тумане наш Воронцовский маяк?

— Так это маяк гудит? — потрясённо спросил Аркаша.

— Конечно, маяк. Чтобы суда в тумане не сбились с курса. В одну из таких туманных ночей и произошла моя единственная встреча с Чёрным антикваром…

Илья Соломонович задумался и замолчал, а ребята сидели, боясь шелохнуться.

Наконец Женя не выдержал:

— Илья Соломонович, расскажите! — жалобно протянул он и тут же получил от Аркаши локтем в бок.

— Ладно, ребята. Считайте, что вам сегодня повезло. Но о художниках вы мне завтра всё равно расскажете, договорились?

— Договорились! — хором вскрикнули мальчишки.

— Ну вот. Когда началась война, Чёрный антиквар, конечно же, остался в Одессе. На фоне общего горя для него наступили золотые времена. Нанятые им воры и грабители рыскали по квартирам уехавших в эвакуацию или ушедших на фронт. Но особенным вниманием их пользовались квартиры евреев, уничтоженных или вывезенных в гетто фашистами. Вы знаете, что только в Одесской области фашисты уничтожили более трёхсот тысяч евреев? И я бы с вами сейчас не разговаривал, если бы маме не удалось уплыть со мной на одном из последних пароходов в эвакуацию — сначала в Крым, а потом на Урал.

Дети потрясённо молчали.

— Друзья рассказывали мне, что Чёрный антиквар открыл в годы оккупации свой магазин прямо тут, в нашем переулке. При румынах его из Краснофлотского снова переименовали в Воронцовский — как мы знаем его сейчас. В своём магазине он продавал награбленное — картины, статуэтки, старинную посуду, часы, книги, монеты, — в общём, всё то, что продают в антикварных магазинах. Но самое лучшее оставлял себе, пополняя свою коллекцию. Наверное, только он один её и видел — рассматривал свои сокровища ночами, запирая двери и закрывая окна.

Когда стало понятно, что румынам с немцами скоро конец и наши вот-вот ворвутся в город, он хотел уйти с румынами. Но не получилось — вывезти всю свою коллекцию он то ли не мог, то ли боялся — он легко мог её лишиться. А без коллекции своей жизни он не представлял. Когда в город вошли русские войска — затаился в надежде, что останется незаметным. Но слишком многие в Одессе его знали, и вскоре за ним пришли. Наверное, он ждал этого — когда запертую дверь взломали, его нашли повесившимся на крюке для люстры.

Следователи пытались выяснить, где его коллекция, допрашивали скупщиков краденого, обыскивали много раз и квартиру на Ришельевский, где он жил, и антикварный магазин — их буквально разгромили, не оставив в них живого места. Искали и в подвале дома — но тщетно. В конце концов следователи переключились на другие дела.

Многие с тех пор предпринимали попытки разыскать его коллекцию — но безуспешно.

Мы с мамой вернулись в Одессу в 1945-м, после великой победы. Соседи рассказывали мне леденящие душу истории о жертвах Чёрного антиквара, о том, что его люди не останавливались ни перед чем, когда шли за добычей. Я боялся, но любопытство, наверное, сильнее страха. Тайком от мамы я несколько раз лазил и в его квартиру, и в магазин — они тогда ещё пустовали, — но, конечно, ничего не нашёл.

А потом, туманной ноябрьской ночью, когда ничего не было видно уже на расстоянии вытянутой руки, его магазин сгорел. Огонь удивительным образом не затронул второй этаж дома — сгорел только первый этаж и подвал. Стало ясно, что искать сокровища Чёрного антиквара больше не имеет смысла.

Через год помещение отремонтировали, но оно ещё долго пустовало. И вот однажды — было это в начале 60-х — я очень поздно возвращался домой. Был конец ноября, на безлюдный город опустился густой туман; гудел маяк, окна домов были темны, но вдруг — я увидел, что в нескольких окнах первого этажа горел странный желтоватый свет. Это был как раз ТОТ дом. Сердце моё учащённо забилось, я поспешил туда — и увидел полуоткрытую дверь и надпись над ней на русском и румынском: «Антиквариат». Стало жутко, но словно неведомая сила манила меня туда. Я зашёл, глухо звякнул дверной колокольчик, но в большом зале никого не было. Большая бронзовая люстра на потолке светила тусклым жёлтоватым светом, по залу были расставлены треножники с большими подсвечниками. В колеблющемся свете свечей всё казалось призрачным.

В зале было множество великолепных картин — в дорогих золочёных рамах они висели на стенах, стояли на полку вперемешку со скульптурами… Я видел такое только в музее.

Забыв о страхе, я стал ходить от картины к картине, любуясь и рассматривая их. И вдруг откуда-то из глубины помещения послышались шаркающие шаги. Сказать, что я испугался — ничего не сказать. Но убегать было поздно. Я замер на месте, будто парализованный, и не отрываясь смотрел на дверь в самой глубине зала, за большим деревянным прилавком.

— Ой! — сказал Женя и схватил за руку Аркашу.

— Ой! — сказал Аркаша и схватился за Никиту.

— И вот наконец дверь открылась, — продолжил Илья Соломонович. — Из двери медленно вышел сгорбленный старик в тёмно-синем с золотом халате. На голове у него была большая шляпа, надвинутая так низко, что я не видел ни лица его, ни глаз.

— Ну-с, молодой человек, чем могу быть вам полезен? Что вас заинтересовало? — спросил он глухим низким голосом, от которого у меня пошли мурашки по телу.

— Да я… Просто зашёл… Увидел, что открыто… Тут обычно всегда закрыто и никого нет, — пробормотал я.

— Это вам только кажется, что никого нет. Итак, я вас слушаю. Интересуетесь искусством? Нравятся российские или европейские мастера?

— Интересуюсь… Точнее, пока нет, — пробормотал я. — У меня и денег с собой нет — а у вас, наверное, всё дорого…

— Настоящее искусство стоит денег и никогда не дешевеет. Запомните это, молодой человек. Ну что ж, зарабатывайте и заходите ещё, — услышал я его слова совсем рядом, хотя он стоял в противоположном конце зала. В ужасе я начал пятиться к двери, нелепо бормоча извинения за причинённые неудобства, и не заметил треножник со свечами прямо у себя за спиной. Неловкое движение — и вот уже свечи упали на пол, и устилавший его дорогой ковёр занялся огнём. Я выбежал из магазина на улицу, оглянулся — сквозь занимающееся пламя на меня смотрел Чёрный антиквар. Он так и стоял за прилавком, глядя мне вслед. И вдруг словно чья-то рука толкнула меня. Не оглядываясь, я побежал вперёд, домой, в наш с вами двор. Вокруг не было ни души, и только гудки маяка время от времени прорезали густой туман.

Когда я прибежал домой, меня всего колотило. Этой ночью я не мог уснуть — как только я закрывал глаза, меня охватывало ощущение липкого ужаса. Но постепенно жизнь входила в обычное русло, любопытство вновь взяло верх, и я начал расспрашивать о Чёрном антикваре не только соседей, но и своих друзей, знакомых и знакомых знакомых. Кто-то не знал о нём ничего, кто-то рассказывал те обычные легенды, которые знал и я, но постепенно, шаг за шагом, год за годом, я узнавал новую информацию. Я нашёл нескольких человек, которые, как и я, заходили в его магазин. Поначалу они боялись об этом рассказывать — не хотели вновь переживать эти моменты, да и времена были, как бы вам объяснить… не располагающие к откровенности. Но в конце концов я узнал, что все они попали в магазин точно так же, как и я — это было поздней осенью, поздним вечером и в городе стоял густой туман, прорезаемый только гудками маяка. Двое даже купили у Чёрного антиквара две вещицы — один небольшую картину, другой статуэтку. Каждый из них опрокинул треножник со свечами и бежал от занимающегося пожара. Наутро от купленных ими вещей остались только горстки золы.

Илья Соломонович вновь замолчал, опустив подбородок на палку и задумчиво глядя перед собой. Тишину нарушил Аркаша:

— А больше вы не пытались найти этот магазин?

— Хм. Ишь какие вопросы ты задаёшь, — улыбнулся Илья Соломонович. — Конечно, пытался. Я же говорил, что любознательность в человеке сильнее страха. Наверное, благодаря этому люди и стали такими, какими есть. Так вот — пытался я и сам, и с друзьями. Ждал туманных ноябрьских ночей со страхом и нетерпением. Но больше антикварного магазина так ни разу и не увидел.

С тех пор в этом помещении сменилось много контор. Там были кафе, магазины, туристические фирмы… Но я верю, что антикварный магазин оттуда никогда не исчезал.

— Как это, Илья Соломонович? — удивлённо спросил Костя. — Но сейчас его там нет!

— Он там и сейчас есть — в той реальности, которую мы обычно не видим. Я думаю, душа Чёрного антиквара не может упокоиться с миром, пока не искупит свою вину. А раз так — значит, где-то существуют и собранные им картины. И однажды они вернутся к людям.

— Так что же, коллекционировать — плохо? — вновь спросил Костя.

— Вовсе нет, ребята, — ответил Илья Соломонович. — Коллекционировать очень хорошо. Любой коллекционер даёт картине или скульптуре вторую жизнь. Благодаря ему другие люди — пусть даже члены его семьи и гости, — могут прикоснуться к искусству. Вообще коллекция — это шаг на пути к музею. Именно коллекции знаменитых собирателей стали основой для таких всем известных музеев, как музей изобразительных искусств имени Пушкина в Москве или Метрополитен музей в Нью-Йорке. Вот только собирать нужно честными методами.

Кстати, именно после той встречи я начал увлекаться искусством — хотел понять, чьи же работы я видел тогда в магазине у Чёрного антиквара.

— Чьи? — хором спросили мальчики.

Илья Соломонович улыбнулся:

— А это я расскажу вам завтра, когда вы выполните задание и сами расскажете мне о художниках — тех самых, о которых мы говорили в первый вечер. Договорились?

Евгений ДЕМЕНОК.
2012 г.