Хлебников как художник

«Мы хотим, чтобы слово смело пошло за живописью»... Эти слова принадлежат удивительному человеку, намного опередившему своё время, «председателю земного шара» Велимиру Хлебникову.

Хлебников известен нам в первую очередь как поэт. Затем — как прозаик, драматург, философ, мистик... О живописных опытах Хлебникова известно меньше, хотя об этой грани его таланта писали Александр Парнис и Дмитрий Сарабьянов, Рудольф Дуганов и Владимир Альфонсов.

Корпус литературы о Хлебникове огромен и постоянно пополняется. Если рассматривать только воспоминания, их оставили Юрий Анненков и Николай Асеев, Осип и Лиля Брики, Василий Каменский и Рюрик Ивнев, Алексей Кручёных и Валентин Катаев, Михаил Матюшин и Пётр Митурич, Владимир Маяковский и Роман Якобсон и многие, многие другие. Разумеется, свои воспоминания о Велимире Хлебникове оставил и Давид Бурлюк, однако долгое время – до публикации в 1994 году в Санкт-Петербурге его «Фрагментов из воспоминаний футуриста» — они были недоступны в Советском Союзе, а затем и в России, в Украине. Однако эти фрагменты – далеко не всё, что Бурлюк написал о Хлебникове. Интереснейшие воспоминания опубликованы в издававшихся Давидом и Марусей Бурлюками в Америке журналах «Color and Rhyme». За сорок лет, с 1930-го по 1970-й год, было выпущено шестьдесят шесть номеров журнала – на русском и английском языках. Воспоминания о Хлебникове опубликованы в 55-м и 66-м номерах; в 49-м номере опубликована статья Марии Никифоровны Бурлюк «Хлебников в Михалёве» из готовившейся к печати книги «Маяковский и современники».

Пятьдесят пятый номер журнала «Color and Rhyme», в котором собраны материалы за 1964 и 1965 годы, был выпущен в честь 82-летия Давида Бурлюка. В этом номере Хлебникову посвящены несколько разделов: «Бурлюк и Хлебников в современной Польше. Ян Спивак – его книга о Хлебникове», «В. Хлебников и семья Бурлюк: 1909 – 1915. Даты дружбы с великим поэтом», а также опубликовано стихотворение Хлебникова о Бурлюке. В 66-м номере «Color and Rhyme», вышедшем в 1970-м году, уже после смерти Давида Давидовича и Марии Никифоровны, опубликована статья Давида Бурлюка «Рисунки Хлебникова, их почерки, почерк его рукописей» и фрагменты воспоминаний Маруси Бурлюк о Хлебникове.

Интересно, что Бурлюк выделяет в отдельную главу воспоминания о Хлебникове как художнике, высоко оценивая эту грань хлебниковского таланта. Интересно и то, что сам Бурлюк считал себя в равной степени и художником, и поэтом.

Начало прошлого века – уникальное время, когда живопись и поэзия шли рука об руку, совместно развивались и обогащали друг друга. «Русская живопись новых направлений, развивавшихся в предреволюционное десятилетие, не раз была предметом сопоставлений с поэзией. Важным поводом для такого сопоставления стало то обстоятельство, что живописцы и поэты подчас выступали совместно. Кроме того, многие поэты были одновременно живописцами, а живописцы – поэтами. В качестве примеров чаще всего фигурируют Маяковский и Давид Бурлюк, учившиеся в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и исключенные оттуда за демонстративную деятельность эпатажного свойства; Хлебников, Каменский и Крученых, которые рисовали и писали маслом; Елена Гуро, иллюстрировавшая собственные книжки; Кандинский, Филонов и многие другие. Неведомое доселе сближение живописи и поэзии было фактом повсеместным», – пишет Дмитрий Сарабьянов в своей статье «Неопримитивизм в русской живописи и футуристическая поэзия 1910-х годов», вошедшей в сборник «Русская живопись. Пробуждение памяти».

Это сближение живописи и поэзии присуще в полной мере и творчеству Велимира Хлебникова. Интерес Хлебникова к живописи не мог не отразиться в его литературных произведениях. Героини некоторых поэм и рассказов – художницы, как его младшая сестра Вера, самый близкий для него человек в семье. Множество раз упоминает он в своих произведениях имена реальных живописцев – это Мурильо и Хокусаи, Корреджо и Гойя, Брюллов и Петров-Водкин, Малявин и Коровин, Филонов и Гончарова, Татлин, и Лентулов, и, безусловно, братья Бурлюки. Приведу лишь несколько цитат. Первая – из поэмы «Ладомир»:

Туда, туда, где Изанаги
Читала «Моногатори» Перуну,
А Эрот сел на колени Шанг-Ти,
И седой хохол на лысой голове
Бога походит на снег,
Где Амур целует Маа-Эму,
А Тиэн беседует с Индрой,
Где Юнона с Цинтекуатлем
Смотрят Корреджио
И восхищены Мурильо?
Где Ункулункулу и Тор
Играют мирно в шашки,
Облокотясь на руку,
И Хоккусаем восхищена
Астарта, — туда, туда!

А вот цитата из поэмы «Война в мышеловке»:

Котенку шепчешь: «Не кусай».
Когда умру, тебе дам крылья.
Уста напишет Хокусай,
А брови девушки — Мурильо.

В своей статье «Художники мира» Хлебников призывает художников и мыслителей к созданию общего для всех народов Земли письменного языка и пишет, что «живопись всегда говорила языком, доступным для всех». Он пишет: «Языки изменили своему славному прошлому. Когда-то, когда слова разрушали вражду и делали будущее прозрачным и спокойным, языки, шагая по ступеням, объединили людей… Теперь они, изменив своему прошлому, служат делу вражды... Пусть один письменный язык будет спутником дальнейших судеб человека и явится новым собирающим вихрем, новым собирателем человеческого рода. Немые — начертательные знаки — помирят многоголосицу языков.

На долю художников мысли падает построение азбуки понятий, строя основных единиц мысли — из них строится здание слова. Задача художников краски – дать основным единицам разума начертательные знаки».

Парадоксально, но это так – поэт ставил на первое место именно художественный, изобразительный язык.

Велимир Хлебников. Портрет Веры Хлебниковой

Велимир Хлебников. Портрет Веры Хлебниковой

«У художников глаза зоркие, как у голодных», — заметил однажды Хлебников. Он знал, о чём говорил, ведь среди художников Виктор Владимирович провёл большую часть жизни. Они были ему, пожалуй, даже ближе, чем литераторы. В разные годы Хлебников был близок с Михаилом Матюшиным и Еленой Гуро, Михаилом Ларионовым и Натальей Гончаровой, Павлом Филоновым, Владимиром Татлиным. Художниками по образованию были и его литературные соратники Алексей Кручёных и Владимир Маяковский. Как я уже писал, художницей была его младшая сестра Вера, вышедшая впоследствии замуж за художника Петра Митурича, свидетеля последних дней «председателя земного шара». Одними из первых художников, с которыми сдружился Хлебников, были Давид и Владимир Бурлюки. Сдружился – и попал под их влияние.

В «Полутораглазом стрельце» Бенедикта Лившица есть интересный эпизод – о том, как Хлебников взял в руки кисть, будучи в гостях у Бурлюков, в Чернянке:

«Необычайная плодовитость обоих братьев невольно порождала мысль о лёгкости искусства живописи вообще. Не в этом ли следует искать причину того странного явления, что все более или менее близко соприкасавшиеся с Бурлюками испытывали неодолимое искушение взять в свои руки кисть? О членах их семьи я уже не говорю: за исключением отца и младшей сестры, Марианны, все отдали дань заразе.

Хлебников, гостивший в Чернянке за полгода до меня, также не избежал общей участи. Впрочем, о нём следовало бы выразиться иначе, так как он проявил себя настоящим живописцем. Давид показывал мне женский портрет маслом, его работы: это было вне школы, вне направлений, но дилетантизмом и не пахло. К сожалению, в моей памяти этот портрет сливается с другим "ренуаровским", который Хлебников в тринадцатом году писал в Петербурге в моём присутствии». Портрет, который писал Хлебников в присутствии Лившица, был портретом Ксаны Пуни, жены художника Ивана Пуни – этот эпизод подробно описан в «Полутораглазом стрельце».

Дилетантизмом и не пахло потому, что живописные опыты Хлебникова в Чернянке были отнюдь не первыми. Его первые систематические занятия живописью и рисунком начались ещё во время учёбы в старших классах гимназии, в 1901 – 1903 годах. Исследователи его творчества пишут, что он посещал тогда рисовальный класс Казанской художественной школы и занимался с преподавателями дома.

Варвара, сестра матери Хлебникова Екатерины Николаевны, писала из Петербурга Владимиру Алексеевичу, отцу поэта: «На долю Шуры, Вити и Веры выпадает больше похвал, чем на долю старших. Витя всегда занят чем-нибудь. На него произвел впечатление в Мурине художник, срисовывавший с натуры, и он часто спрашивает, будет ли и он уметь рисовать, когда вырастет. Мне кажется, что у него есть способность к рисованию — от тебя унаследовал. Дети решили, что он будет художником, а Боря музыкантом». В другом письме Варвара Николаевна пишет: «Витя готов целые дни рисовать или слушать рассказы и чтение».

Велимир Хлебников. Портрет отца

Велимир Хлебников. Портрет отца

Велимир Хлебников. Автопортрет

Велимир Хлебников. Автопортрет

Виктор рисует портреты, небольшие пейзажные этюды. К периоду окончания гимназии относится и большой живописный портрет отца. И всё же именно графика удаётся Хлебникову больше всего. Его моментально узнаваемые, уникальные графические портреты станут со временем объектом коллекционирования. Его рисунки высоко ценили современники – они были в собраниях Н. Евреинова, Юрия Анненкова, Ю. Соколова и других.

Самые известные портреты относятся к первой декаде прошлого века. Это портрет сестры Веры; портрет Алексея Кручёных, выполненный в 1913 году – в пору наибольшего их сближения, тогда ими совместно была издана поэма «Игра в аду»; портреты Владимира Татлина, Владимира Маяковского, Петра Митурича и, конечно же, два знаменитых автопортрета 1909 и 1922 годов.

Часто параллельно с графическими портретами Хлебников создавал и литературные портреты. Вот, например, стихотворение «Алёше Кручёных»:

Игра в аду и труд в раю —
Хорошеуки первые уроки.
Помнишь, мы вместе
Грызли, как мыши,
Непрозрачное время —
Сим победиши!

Ещё одно стихотворение, посвящённое Кручёных, Хлебников написал в 1921 году, почти одновременно со стихотворением «Бурлюк».

Лондонский маленький призрак.
Мальчишка в 30 лет, в воротничках,
Острый, задорный и юркий,
Бледного жителя серых камней
Прилепил к сибирскому зову на “чоных”.
Ловко ты ловишь мысли чужие,
Чтоб довести до конца, до самоубийства.
Лицо энглиза крепостного
Счетоводных книг,
Усталого от книги.
Юркий издатель позорящих писем,
Небритый, небрежный, коварный,
Но девичьи глаза.
Порою нежности полный.
Сплетник большой и проказа,
Выгоды личной любитель.
Вы очаровательный писатель —
Бурлюка отрицательный двойник.

«Бурлюка отрицательный двойник»… Хлебников писал эти строки спустя несколько лет после их последней с Бурлюком встречи…

В 1910 году Хлебников создал два знаменитых портрета Владимира Татлина — графический и стихотворный. Вот несколько строк из стихотворного портрета:

Татлин, тайновидец лопастей
И винта певец суровый,
Из отряда солнцеловов.
Паутинный дол снастей
Он железною подковой
Рукой мертвой завязал
В тайновиденье щипцы.
Смотрят, что он показал,
Онемевшие слепцы.
Так неслыханны и вещи
Жестяные кистью вещи.

Этот портрет Татлина неуловимо похож на первый, знаменитый автопортрет Хлебникова 1909 года.

Для Хлебникова характерно соединение слова и рисунка, и его рукописи – пример такого, зачастую гениального, сочетания. Иногда, не найдя ещё нового слова для отображения своей мысли, Хлебников заполнял его место рисунком. На пересечении изображения и слова как раз и возникали самые необычные образы. В рукописях Хлебникова рисунок часто предшествует слову, оно словно вылупляется, рождается из него.

«Я спросил, был ли Хлебников живописцем, и он показал мне свои ранние дневники, примерно семилетней давности. Там были цветными карандашами нарисованы различные сигналы. «Опыты цветной речи», — пояснил он мимоходом», — вспоминает Роман Якобсон о своей первой встрече с Хлебниковым, состоявшейся 30 декабря 1913 года в Петербурге, у Хлебникова дома.

И действительно,: многие рукописи Хлебникова представляют собой не только литературную, но и художественную ценность. Это сразу понял Давид Бурлюк, уже в марте 1910 года организовавший в рамках выставки «Треугольник», проходившей в Петербурге, выставку рисунков и автографов русских писателей.

Бурлюк, немедленно распознавший и высоко ценивший талант (хотя вернее было бы сказать – таланты) Велимира Хлебникова, не мог не обратить внимания на изобразительный дар поэта. Уже уехав в Америку, он неоднократно записывал свои воспоминания о встречах с Хлебниковым, в том числе – о его опытах графика и живописца.

7 октября 1938 года жена Бурлюка Мария Никифоровна переписала в свой дневник, опубликованный в вышедшем уже после смерти Давида и Маруси Бурлюков 66-м номере журнала «Color and Rhyme» (1967 – 1970), статью Давида Давидовича «Рисунки Хлебникова, их почерки, почерк его рукописей». Вот фрагменты из неё:

«В 1910 году на углу Невского и Александровского сада в Питере я организовал первую выставку: «Рисунки русских писателей». Я посетил Венгерова, достал у него рисунки Пушкина, Лермонтова. Там были представлены мной манускрипты и картины Андреева, Городецкого, Шаляпина (очень хорошие), Хлебникова, Васи Каменского, блиставшего своими расчудесными стихо-картинами, Николая Ивановича Кульбина, имевшего генеральские эполеты и связи с критиками. Кульбин написал и предисловие к каталогу, в котором звучала такая фраза: «Письма от писателя мы ждём, как прихода лучшего друга».

Рисунки Хлебникова всегда представляли для меня больший интерес, чем его опыты с красками».

И далее:

«Каждый пишущий повторяет в своём рисунке (рукописи) линии своего тела, контуры лица, фигуры. Результат – движения. Анализируя (размеры углов и дуг), фото авторов и их рисунки, можно доказать их идентичность, равенство, сходство.

В рисунках Вити Хлебникова, в чертах, оставленных на бумаге его рукой, – вещий трепет лучей рассвета.

Изломы грозовых зарниц – ломавших небо эпохи катаклизма величайшей станции мировой истории, предвестником которой он был и выразителем коей успел частично стать, несмотря на то, что явился в жизни человеком без практического смысла, большим ребёнком.

Человеком – загадкой – идеалистом.

Человеком – легендой.

Дети рисуют всегда. Детские глаза связаны с карандашом.

Хлебников обладал впечатлительностью ребёнка. Он не мог не рисовать».

Со словами Бурлюка перекликаются слова Дмитрия Сарабьянова (статья «Русская живопись. Пробуждение памяти»):

«У Хлебникова параллель с детским изобразительным творчеством проявляется в другом – в остроте детали, в сосредоточенно-поэтическом воспроизведении конкретного мира природы. Поэт с доверчивой простотой переходит от размышлений или философских обобщений, от описания события к предметным описаниям, которые из-за подобного соседства воспринимаются необычайно весомо и пластично. Простодушие в предметно-описательных характеристиках у Хлебникова естественно: он не имитирует инфантилизм, а сам смотрит на мир глазами человека, удивляющегося всякому проявлению жизни. Например, в "И и Э":

Уж белохвост
Проносит рыбу.
Могуч и прост
Он сел на глыбу.
Мык раздался
Неведомого зверя.
Человек проголодался,
Взлетает тетеря.

Эта "взлетающая тетеря" пластически более убедительна, хотя и совершенно оголена, чем иная деталь в сложно поэтической или метафорической строке».

Кто может лучше рассказать об изобразительных опытах Велимира Хлебникова, чем современники и соратники? Тем ценнее для нас воспоминания Давида Бурлюка.

Вот что пишет он далее в статье «Рисунки Хлебникова, их почерки, почерк его рукописей»:

«Хлебников схватывал сходство. Линия его рисунков необычайно жива, послушная зрительному толчку, полученному от изображаемого предмета.

Хлебников никогда не учился живописи, и поэтому он обращался с красками по собственному личному усмотрению, и творил анархические картины, не имеющие связи ни с какими тогда популярными среди избранных течениями искусства. Я помню одну из картин Хлебникова: он написал высокую гору… на горе, на колонне сидела птица, в одной из лап она держала свиток, на котором Витя написал символические цифры, выведенные им при помощи открытого им «ключа истории», магические, указывающие «конец великого государства в Европе в 1917 году» («Пощёчина» на последней странице).

Велимир Хлебников. Сова

Велимир Хлебников. Сова

Скалу Хлебников написал жёлтой краской, небо было брызгами синей. Птица фиолетовая, нос у неё был чёрный с оранжевыми ноздрями. Картина была аршина на полтора и производила оригинальное впечатление. Была она произведением живописным и литературным в одно и то же время.

Одну из картин он написал в поэзе. «Были наполнены звуком трущобы».

Хлебников всегда желал, чтобы был написан его портрет.

В одну из вёсен после 1910 года в Чернянке жили я и Ларионов. Михаил Фёдорович разоделся в пух и прах, чтобы ехать на пристань в Британы, а оттуда в Москву.

Накануне отъезда я набросил портрет Хлебникова маслом на полуметровом подрамнике. Витя вдруг заторопился тоже куда-то путешествовать, и когда была подана к деревенскому дому графа Мордвинова фешенебельная коляска, Хлебников пытался поместиться в ней с мокрым холстом рядом с Ларионовым, но сильный Михаил Фёдорович в конце концов преодолел сопротивление Вити, силы которого были девическими… и, вырвав холст из его рук, бросил живопись на пыльную дорогу.

Чуть не плачущий Витя, в конце концов, согласился ехать к пароходу в Британы, пристань на Днепре, без свого эффиджи».

Велимир Хлебников, Александр Хлебников и Коля Рябчевский. Конец 1900-х

Велимир Хлебников, Александр Хлебников и Коля Рябчевский. Конец 1900-х

Интересно, что из Чернянки Хлебников поехал в Одессу – в гости к своим родственникам, родной сестре матери Варваре Николаевне Рябчевской и её детям, Коле и Марии Рябчевским. Вот что писал Давид Бурлюк в июле 1910 года в письме к М.В. Матюшину: «Работаем мы это лето и много, и мало. Всё лето почти у нас писал М.Ф. Ларионов. Был Хлебников, сейчас он уехал – Одесса-Люстдорф, дача Вудст'а». По воспоминаниям Марии Николаевны Рябчевской (см. статью Александра Парниса «В Одессе, а это было в Одессе…» в 1-м номере альманаха «Дерибасовская – Ришельевская»), в этом году они жили в доме № 13 по улице Белинского и на даче Вирта в Люстдорфе.

Давид Бурлюк продолжает: «Живя в Чернянке в 1910 году, Хлебников часто брал холст и начинал писать.

Его картины, вероятно, не сохранились, так как они остались с нашими холстами, которые были перевезены мной в 1916 году в дом при станции «Кунцево» (дача бывшая Горбунова). Рукописное дело Хлебникова неотделимо от его рисования. «Из жизни в глаз, а затем в руку художника».

Здесь начертан простейший путь, иллюстрирующий объяснение, почему некоторые рисуют.

Дети рисуют иногда поразительно. Ребёнок – гений. В Хлебникове, в Вите так много было детского. Это было дитя с кротко сжатыми, слегка капризными губами и с глазами, где навис туман зелёных северных морей, которые озирали очи его далёких предков, для которых позже Россия стала второй родиной».

«В Хлебникове была необычайная жажда жизни», — продолжает Бурлюк в своих воспоминаниях, опубликованных в 66-м номере журнала «Color and Rhyme». «Человек рисует себя, а затем весь мир сквозь призму своего «я». Школа состоит в том – добиться объективного изображения природы. Леонардо да Винчи писал четыре года Джоконду, чтобы уйти от своего «я». Труднее всего сделать что-либо, чтобы это не зеркалило личности творящего.

Хлебников был близок к естественным наукам, прекрасно знал птиц, его рука чертила пернатых на холстах его композиций.

Стихи Хлебникова были его рисованием, оттисками офорта. Хлебников писал пером, как иглой скрёб медную доску, писал чертёжными перьями.

Хлебников был миниатюристом в графических трудах своих, рукописи надо рассматривать (как) рисунки графического произведения.

Фрагмент рукописи Велимира Хлебникова

Фрагмент рукописи Велимира Хлебникова

У Хлебникова была странность – уместить всю поэму, весь эскиз стихотворения на одном зрительном поле листа бумаги. Часто поэма, и варианты, и добавления перерастали бумажное поле и тогда строки текста испуганным, торопливым стадом жались одна к другой и пытались идти чехардой творческого писания в два этажа.

Тот, кто изучал Хлебникова рукописи (я был первым исследователем, их переписчиком и издателем), знают их замысловатую перегруженность, наслоение строк одна на другую хлебниковского текста – трудно предвидеть разрешение творческого «анализа» наследственности».

В.Н. Альфонсов в своей статье «Чтобы слово смело пошло за живописью» пишет, что «на разных этапах своего творческого пути Хлебников создавал поэтические структуры, аналогичные жанрам изобразительного искусства, например, портрету, пейзажу, натюрморту…». Литературовед и культуролог Рудольф Валентинович Дуганов завершает свою работу «Рисунки Хлебникова» словами:

«В конце жизни, объясняя смысл своей словотворческой работы, Хлебников (по воспоминаниям Т. Вечорки) «говорил приблизительно так: «Когда одолеть все слова в схеме — то займешься музыкой или математикой, нет, пожалуй, рисованием, ведь поэты рисуют. А стихи станут баловством. Потому что зная, как сочетать слова, можно писать наверняка. Смотрите: я уже мало перечеркиваю, хотя стоит увидеть что-нибудь свое, хоть маленькое — я не переписываю — не могу, а дорисовываю, окружаю со всех сторон — чтобы стало еще яснее...».

«Хлебников был выше своей эпохи, перерастает её», — писал много лет спустя после смерти Хлебникова, давно уже живя в Америке, Давид Бурлюк. «Я пишу сидя на берегу «Пелгам» — залива около Нью-Йорка. Золотое солнце склонилось к закату и бросило свой искрящийся хвост на воды, где шевелятся неуловимые волны.

Таким солнцем в нашей жизни явился Хлебников.

Он отразился в своей эпохе, озаряя её ярким светом своего гения.

Давид Бурлюк – первый издатель и покровитель футуризма».

Евгений ДЕМЕНОК.
2015 г.